Черный-черный дом

– Мы знали, что так и будет, – продолжает Юэн, заглушая общее полусонное бормотание. – Но в такое время года это должны быть ограниченные раскопки с небольшой бригадой. Они всё еще обещают закончить их к следующему лету.

Из-за шума раскопок Клух-Ду стал еще одним источником ленивых жалоб, как и погода. Иногда я выхожу на хребет и наблюдаю, как археологи – в дождь или солнце – стоят на четвереньках в длинных траншеях на вершине Торр-Дисирт. В этом месте царит спокойствие, напоминающее о стоячих камнях на скалах Ор-на-Чир. Неподвижность, которую не нарушают ни ветер, ни шторм, ни голоса. Суровая и хрупкая, она напоминает мне о доме.

Дверь паба с грохотом распахивается, впуская мощный порыв холодного воздуха. Входит усмехающийся Джимми, все еще в непромокаемой одежде. Он работает на рыбацком судне из А’Харнаха, но, несомненно, рассчитывает на место в команде «Единства» или даже на одном из глубоководных траулеров северных бухт. В девятнадцать лет рыбак всегда бесстрашен.

Его ухмылка угасает, когда он видит, кто занимает место за барной стойкой. Сегодня вечером Алек уже изложил все, что хотел, – и ничего конструктивного. Если жаловаться – это любимое занятие островитян, то его любимое занятие – ссориться. Мужчины предпочитают выпивать со мной. В Абердине я был знаком со многими вахтовиками, и у всех у них был такой же диковатый взгляд: как будто они оставляли позади изрядную часть себя каждый раз, когда возвращались с моря на стрекочущих вертолетах «Сикорски». Пару ночей назад Алек с Джимми чуть не подрались из-за чего-то, и единственное примечательное в этом то, что Алек сдал назад первым.

– Пинту, да? – спрашивает Алек, и проходят долгие, неловкие секунды, прежде чем Джимми кивает.

Получив пиво, он проходит в зал и снимает мокрую куртку, прежде чем сесть.

– Рад, что застал вас. Слушай, я знаю, что мы перечислили деньги в фонд похорон экипажа «Левербурга», но я подумал, что мы могли бы начать еще один сбор для семей. Может быть, здесь, в пабе?

– Мойра с удовольствием сделает ящик для сборов, Джимми, – отвечает Чарли. – Том, ты не против, если он будет стоять на барной стойке?

Том Стюарт поднимает глаза от пепельниц, которые протирает в другом конце паба. Он редко принимает участие в таких совещаниях, предпочитая слоняться по периферии под видом занятого хозяина, ничего не сообщая, пока его не спросят напрямую. У него есть жена Кейт, которая, по словам Мэри, не осмелится даже сказать «бу» гусю, и годовалая дочка Келли, которая, как я видел, ползает по полу паба, пока ее руки и колени не становятся черными. А Том продолжает стоять за стойкой, ухмыляясь и не обращая внимания ни на кого, кроме себя, вычищая пепельницы и полируя до блеска пинтовые кружки. Он поправляет слишком большие для него очки на длинной переносице, а затем складывает тощие руки на груди и кивает.

– Конечно, Чарли. Не нужно и спрашивать.

Это всегда иррационально. Гнев. А может, и не гнев – он ведь возникает от нежелания испытывать что-либо еще. Страх. Стыд. Чувство вины. Это то, что кажется абсурдным. Ненавидеть рыбаков, потому что ненавидишь море. Потому что ненавидишь то, что море делает с ними.

И их бесконечную, бессмысленную, упрямую стойкость.

– У меня вопрос к Юэну. – Все поворачиваются и смотрят на меня. – В прошлом месяце я спросил, не намерен ли ты продать часть своих угодий общине с правом выкупа для всех желающих. – Я изо всех сил стараюсь не реагировать на страдальческий вздох Юэна. – Земельный фонд снова начнет принимать заявки через несколько месяцев. Я просто хочу…

– Мы всегда заботились о наших арендаторах, – отвечает Юэн. – Мы всегда были справедливы. На прошлой неделе я заходил к вам, и Мэри сказала, что вы оба очень довольны своим жильем, никаких жалоб нет.

Я встаю.

– Ты был в Блэкхаузе?

– Ты был на Западном Мысу, – парирует Юэн. Он расправляет плечи, но не смотрит мне в глаза. – Если у тебя есть какие-то вопросы по поводу аренды или содержания земли или зданий, договорись со мной о встрече, чтобы обсудить это.

– Ты не мой лэрд, Юэн. И то, о чем я прошу, нельзя назвать неразумным. Жители Эйгга подали заявку на покупку всего острова, ради всего святого! Если ты забыл, почему по всему острову стоят каменные кайрны, то вспомни, что у нас давняя история борьбы с жадными землевладельцами.

Я пообещал Мэри, что не буду этого делать, не позволю своему гневу разрушить наше начинание. Но желание владеть собственной землей коренится – в буквальном смысле – в моей потребности иметь твердую почву под ногами. Что-то, что принадлежит мне. То, на что я могу положиться. То, чему я могу доверять. Острова – это часть меня, и я вернулся, чтобы стать их частью. И чтобы дать Кейлуму то, чего у меня никогда не было. Дом. Землю невозможно разбить о скалы и разметать по морю.

– На этом острове никогда не было мятежей. Ты не пробыл здесь и пяти минут, а уже думаешь, что начинаешь войну с землевладельцами? Господи, это же не девятнадцатый век!

Кенни, словно акула, почуявшая кровь, подается вперед.

– Да, но ведь Том уже поднимал эту тему, не так ли? И не раз.