Я прекрасно помнил, что к Птичьей скале от «Авроры» вдоль берега не вела ни дорога, ни даже протоптанная гостями пансионата тропка. Поэтому прогулялся по скудно освещённой аллее к шоссе, по которому приехал сюда утром. Приоткрыл металлические ворота, выбрался с территории пансионата. Прошёл мимо автобусной остановки. На перекрёстке свернул в сторону Григорьевки. Неторопливо шагал по освещённой лишь луной и звёздами дороге. Помахивал фонариком, посматривал на тёмные силуэты придорожных кустов. Прислушивался к стрекотанию цикад и к едва слышному с дороги шуму морского прибоя. Вдыхал запах дорожной пыли и аромат морской воды. То и дело зевал — мысли о скорой встрече с Настей Бурцевой не прогнали сонливость.
Напевал, чтобы не уснуть на ходу:
— Женюсь. Женюсь. Какие могут быть игрушки? И буду счастлив я вполне. Но вы, но вы — мои вчерашние подружки…
Я взмахнул фонариком, будто дирижерской палочкой.
— … Мои вчерашние подружки напрасно плачете по мне…
Я усмехнулся и всердцах пнул подвернувшийся под ногу камень — тот будто пушечное ядро улетел в темноту.
Ведущую в направлении моря тропку я не проглядел: она не заросла сорной травой — я разглядел на фоне неба просвет в зарослях высокого бурьяна. Мазнул по спуску к ней лучом фонаря. Заметил блеск стекла разбитой пивной бутылки. В спину мне подул ветер — будто поторапливал меня, заманивал меня в направлении невидимой с дороги Птичьей скалы поклонами верхушек трав. Я прошёл по каменистому склону, ступил в начало тропки, по которой не раз хаживал в прошлой жизни. Фонарик я не выключил: помнил, как долго мы пробирались по этому пути, когда брели по нему в темноте едва ли не на ощупь. Вспомнил: тропа, что вела к Птичьей скале от Григорьевки, в сравнении с этой тропкой казалась широким и ровным проспектом.
К морю я от шоссе добирался минут двадцать. Шагал между холмов, по дну крохотных оврагов. Сквозь тонкие подошвы кед чувствовал ступнями каждый попавшийся мне на пути камень, каждую ветку. Услышал шорох в зарослях травы, усмехнулся: невольно вспомнил, как шарахались от этих безобидных звуков парикмахерши. Артурчик тогда нарочно бросал в траву камни — провоцировал наших спутниц на испуганные крики. На берег я вышел по ровной местности — издали разглядел блеск волн и серую пену у кромки прибоя. Прямо передо мной на небе замерла похожая на серебряную монету луна. Под ней на морской воде мерцала напоминавшая серебристую змею лунная дорожка. Цвета заката уже исчезли с горизонта — признаки рассвета там пока не появились.
Я ещё в прошлый раз заметил, что местность у Птичьей скалы не была не похожа на ту, что я видел в других частях побережья около пансионата. Её словно перенесло сюда из другого региона. Песчаный берег вблизи Птичьей скалы вдруг прерывался. Он уходил резко вверх, будто на вершину рукотворного лыжного трамплина. Песок сменялся на отшлифованные водой булыжники, что выглядели крошками, осыпавшимися с замершего над водой гигантского пирога — Птичьей скалы. Днём здесь всегда кружили птицы (я подозревал, на этой же скале они и гнездились). В темноте под скалой громыхали о камни волны. Этот шум будто заменял ночью громкие вопли чаек. Он заглушил и звуки моих шагов, когда я поднимался на Птичью скалу.
«По пути Ассоль» я шагал не первый. Путь на вершину скалы местные давно разведали и со стороны деревни, и с противоположной. Это лишь с моря Птичья скала выглядела отвесным обрывом. Со стороны материка она казалась высоким холмом: с крутым, но легко проходимым склоном и с относительно ровной площадкой на вершине, где в прошлой моей жизни спокойно разгуливали сразу шесть человек (не в тесноте, без толкотни). На подступах к вершине я погасил фонарь. Я не боялся, что оступлюсь — двигался я медленно, неплохо ориентировался на склоне при лунном свете. Не желал, чтобы о моём присутствии на Птичьей скале узнали посторонние… раньше, чем я сам того захочу. Поэтому я на самую вершину и не поднялся.
Место для нынешней засады я выбрал ещё в Новосоветске — не раз там прикидывал в голове план сегодняшнего мероприятия. Ещё в общаге я вспомнил о каменной ступени (размером с полку в пассажирском вагоне поезда) — там засиживался Артурчик, когда отделялся от нашей компании для «приватных бесед» со своей парикмахершей. Каменный уступ находился в пяти шагах от вершины и в паре метров от края скалы. С него я прекрасно видел и небо, и море: заметил бы и алые паруса корабля, если бы те промелькнули на горизонте. Я спрятался на уступе от взглядов тех, кто придёт на скалу со стороны Григорьевки: почти не сомневался, что Анастасия и её нынешний ухажёр явятся именно с той стороны. Зевнул. Замер в ожидании.
Звуки голосов я услышал за четверть часа до полуночи.
Глава 20