Черный дембель. Часть 5

— Только одну, — ответил я. — Да и то: мягкую. Которая не отличается хорошим качеством.

Высоцкий повернул лицо в мою сторону.

Я тут же добавил:

— Знаю, Владимир Семёнович, что вы в январе были у министра. И знаю, что он при вас позвонил на «Мелодию», распорядился, чтобы те ускорили выпуск вашей пластинки. Но это решение уже отменили.

— Почему же?

Высоцкий дёрнул рукой — в воздухе в клубах дыма закружили крупинки сигаретного пепла.

— По вашей вине, разумеется, — сказал я. — Ведь вы же понимали, чем обернётся ваш визит на вручение премии Синявскому? Чему теперь удивляетесь? Мы в ответе за все свои поступки…

— Вы мне угрожаете? — спросил Высоцкий.

Он посмотрел на меня сощуренными глазами, затянулся табачным дымом.

Я покачал головой и сказал:

— Владимир Семёнович, вы не поняли меня. Это была не угроза — просто интересная прежде всего вам информация. Ещё я знаю, что вот эту машину вы в следующем году продадите и купите вместо неё «Мерседес»: такой же, какой стоит в гараже у Брежнева, и на каком ездит поэт Сергей Михалков. Я знаю много интересного… для вас интересного. И расскажу вам это прямо сейчас. Если пообещаете, что сохраните мои слова в тайне хотя бы до мая этого года.

— Это что, — сказал Высоцкий, — вы мне какие-то предсказания говорите?

Я показал ему удостоверение Бурцева (в закрытом виде) и процитировал его же стихотворение:

— Но ясновидцев — впрочем, как и очевидцев — во все века сжигали люди на кострах…

И тут же сказал:

— Я не услышал ваше обещание, Владимир Семёнович.

Высоцкий покачал головой.

— Я не верю гадалкам и предсказателям, — сказал он.

Мне показалось, что он ответил мне репликой персонажа спектакля — не своей. Я пожал плечами.

— Мне ваша вера и не нужна. А только обещание. Пообещайте, что никому не перескажете наш сегодняшний разговор до мая. И я расскажу вам о том, что дом на Малой Грузинской, где вы купили кооперативную квартиру, сдадут в этом году. Но вы в него сразу не въедете. Потому что придётся в квартире многое переделать. И это время вы проведёте в квартире вашего приятеля на Кутузовском проспекте. В мае вы приступите к репетициям пьесы «Вишнёвый сад»…

Я резко замолчал, посмотрел на сверлившего взглядом лобовое стекло Высоцкого и спросил:

— Вам интересна подобная информация?

— «Вишнёвый сад»? На Таганке?

Я поднял руки, будто сдавался в плен.

— Не спрашивайте меня, почему её именно там поставят, Владимир Семёнович. Подобные детали мне не известны. У меня есть общая информация. Знаю, к примеру, что вы написали баллады для кинофильма «Стрелы Робин Гуда». Прекрасные песни, между прочим. Тем обиднее, что они не попадут в кинокартину: ни одна из них. Да, да, Владимир Семёнович. Сочувствую. Я тут точно ни при чём. Но четыре из этих баллад в восемьдесят втором году попадут в фильм «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго».

Высоцкий спросил:

— Что, песни из кино выкинут тоже из-за моей встречи с Синявским?

Я рассматривал Высоцкого — невольно вспоминал его в роли Глеба Жеглова из фильма «Место встречи изменить нельзя», поведению которого когда-то подражал Артурчик.

— В декабре приказом по театру на роль Гамлета назначат нового актёра, — сказал я. — Эта информация вам интересна?

— Гамлета⁈ Кому?

Высоцкий повернул в мою сторону лицо — я заметил в его взгляде возмущение и тревогу.

— Не волнуйтесь, Владимир Семёнович. Этот актёр не сыграет Гамлета ни разу. Роль останется за вами. А через пять лет спектакль и вовсе снимут с репертуара Театра на Таганке.

Высоцкий недоверчиво нахмурился.

— Почему снимут? — спросил он.

— В связи со смертью исполнителя главной роли. Владимир Семёнович, двадцать пятого июля тысяча девятьсот восьмидесятого года вы умрёте. Во время Летней Олимпиады в Москве.

— И что же со мной случится?

Прозвучавшая в его голосе ирония показалась мне неискренней.

— Не слышу вашего обещания, Владимир Семёнович, — сказал я. — Пообещайте, что сохраните наш разговор в тайне. До мая.

Высоцкий затянулся табачным дымом и тут же выдохнул его в приоткрытое окно.

— Ладно, — сказал он. — До мая. Обещаю. Рассказывайте.

* * *

Я пересказывал Владимиру Семёновичу информацию, касавшуюся его будущего именно в тех объёмах, в каких когда-то получил её от Артура Прохорова. Даже сам удивлялся своей осведомлённости. Потому что не помнил сейчас многие важные даты даже своей жизни. Но важнейшие (с точки зрения Артурчика) реперные точки жизни Высоцкого выдавал тому, почти не напрягая память. Говорил я спокойно, как будто пересказывал Котовой рецепты тортов. В споры не вступал. В ответ на многие уточняющие вопросы Высоцкого пожимал плечами. Заявлял: «Говорю, что знаю. Чего не знаю, то не выдумываю». Не уточнил и то, откуда у меня появилась информация. «Плохие» известия чередовал с «хорошими». Отмахивался от летавших в воздухе перед моим лицом клубов табачного дыма (Владимир Семёнович докурил одну сигарету, выбросил окурок в окно и закурил следующую).