Черный день Билла

Ему представлялось по какому-то кратковременному умопомешательству, что все это нарочно сделано: и то, что кто-то упал за борт, и то, что в это время киты. И он должен перехитрить кого-то, что-то доказать. Он орал на гарпунера, чтоб тот становился к пушке. А сам был как человек, на которого накатила волна и смыла, он все слышал и видел, даже выкаченные глаза рулевого Гарри, его неповоротливую шею, но капитана уже несло, и в том потоке, что его нес, было черно и муторно, отвратительно на душе, а остановиться не было сил.

Не было воли.

Спасательные круги бросил ему боцман.

Первый был отброшен сильной волной и ушел далеко по гребням раньше, чем Брейн успел к нему подплыть. Но минуту спустя старый Билл уже лежал грудью на втором круге и махал Джорджу рукой, а Джордж быстро набирал бросательный конец, чтоб докинуть до Брейна.

Но тут с появлением капитана случилось неожиданное: винт взбурлил воду под кормой китобойца, Билл Брейн был отброшен от судна рывком волны, взрезанной форштевнем.

Старик еще не успел ничего подумать, как судно стало закрываться дымками разметанной по ветру пены и уменьшаться на глазах с каждым подъемом Билла на гребень.

Ничего более оскорбительного старик не испытывал в своей жизни. Бросить? Невероятно! Ему случалось тонуть, и не раз, но всегда китобои, немедленно кидались на помощь, свято и привычно соблюдая круговую поруку, извечную заповедь моряков.

На какой-то миг захотелось утонуть сразу. Это прошло. В могучем теле было огня, может быть, на два человеческих века, и Брейн стал думать только о спасении.

Но разве можно спокойно размеренно думать в минуты, когда, словно песчинка, мечешься в перекореженном, как от боли, океане? Когда возникшая мысль, не успев развернуться, прерывается ощущением, что лицо, что нос и рот погружаются в неистово шипящую пену,— ощущение такое же вязкое и мучительное, как удушье, ночной кошмар.

Старик видел, что надвигается тень самого большого вала: «Волна, приготовиться!» Он всей тяжестью тела и круга скользил по крутояру в бездну: «Падаю». Или ждал водяного обвала: «Сейчас на меня, только б не потерять сознания» — и крепче прижимался к спасательному кругу. Попадая в спокойный перекат между волнами, он напрягал слух: «Нет, ушел!»

Потом порыв ветра, похожий на надежду, донес до Брейна глухой выстрел гарпунной пушки. Значит, недалеко! Больше не стреляют? Они возвращаются. Они должны! Негодяи!

Поверивший в близость избавления, задыхающийся от пены, сотрясаемый ударами водяных стен, Брейн вдруг почувствовал себя одряхлевшим.

Он был измучен калеными тисками холода. Он был убит тоской непоправимого познания на краю мира, на пороге океанской темницы, всей пропасти одиночества.

У Дика вытянулось лицо и сильно колотилось сердце. Он чуть не завыл, увидев, как далеко позади остается на волнах голова Брейна.

В это время в двадцати ярдах от судна вспыхнули короткими облачками фонтаны горбачей и показались один за другим два хвоста бабочкой.

— Эй, ворона в гнезде, марсовый! — заорал Поттер, по-пьяному надувая лицо. — Глаза лопнули? — И объявил в мегафон: — Начинаем! Кто против, катитесь в гальюн. Ясно?

Дик Гринуэлл стал спускаться с мачты. В его налитых гневом глазах стояли слезы.

— Куда? Стой, стервец! — орал Поттер.

Дик спрыгнул на переходной мостик и подбежал к гарпунеру. Тот, ухватившись за рукоятку поводка, разворачивал пушку. По его обветренному, в красных пятнах, нерешительному лицу текли капли воды, мокрую бороду трепал ветер. Ударила пушка.

— Не кита бьешь, Билла!

Крикнув, Дик увидел, как смертельно раненный горбач мученически запрокидывается на спину, показывая над водой огромную пасть с обросшей ракушками безобразной челюстью. Вокруг умирающего кита, видимо самки, вспенивала и рассекала валы черная спина встревоженного самца.

Дик схватил фленшерный нож и под неподвижным, словно застывшим, взглядом гарпунера одним ударом перерубил линь, связывающий судно с китом. Тогда его кто-то взбешенно обхватил в поясе и поволок на главную палубу. Это был капитан. От капитана разило виски. Дика втолкнули в дверь маленькой надстройки, и через минуту он очутился в клети продуктового холодильника.

Массивная в металлической обшивке дверь захлопнулась. Импровизированный застенок замкнулся, Дик упал на что-то холодное, жирное и ощутил рукой древко лежащего рядом топора.

А Поттер еле добрался до командного мостика. Он падал и поднимался. Казалось, его укачивают не одна, а дюжина качек. Невозможно было глядеть на его лицо, на безумно улыбающуюся птичку рта. Поттер словно заискивал. Он уже был просто пьян. Чувствовал, что случилось что-то омерзительное, за что нет ему, Поттеру, прощения.

И потому, когда боцман Джордж и рулевой Гарри, а за ними и остальные моряки преградили Поттеру дорогу па мостик, он словно отрезвел, вся дикость и непоправимость происшедшего придавила, расплющила его, он был уже мертв, ему незачем было жить.

—Я не капитан,— пьяно пробормотал он.