Черный дом

Тень мужчины падает на Уэнделла, но тот отказывается поднимать голову.

– Привет, незнакомец, – здоровается мужчина.

Уэнделл по-прежнему не поднимает головы.

– Меня зовут Паркус. В этих местах я представляю закон. Как тебя зовут?

Уэнделл не отвечает, если не принимать за ответ бессвязные звуки, срывающиеся со слюнявых губ.

– Я спросил твое имя.

– Уэн, – отвечает наш давний знакомец (не можем же мы назвать его другом), не поднимая головы. – Уэн. Делл. Гри… Грин. Я… я… я…

– Не торопись. – В голосе Паркуса слышится сочувствие. – Я могу подождать, пока ты соберешься с мыслями.

– Я… газетный ястреб!

– О? Вот, значит, ты кто? – Паркус нависает над ним, Уэнделл вжимается в податливую стену госпиталя. – Да, это что-то новенькое. Вот что я тебе скажу, я видел ястребов-рыболовов, я видел красноплечих ястребов, я видел серых ястребов, но ты мой первый газетный ястреб.

Уэнделл поднимает голову, быстро-быстро моргает.

Одна голова попугая, сидящего на левом плече Паркуса, говорит:

– Бог – это любовь.

– Пойди поимей свою мать, – тут же подает голос вторая голова.

– Все должны искать реку жизни, – первая.

– Пососи мой член, – вторая.

– Мы растем навстречу Богу, – первая.

– Обоссысь, – вторая.

Головы говорят друг за другом, не перебивая, даже тембр голоса и интонации у них одинаковые. Уэнделл еще подается назад и возобновляет прерванное занятие: вставляет батарейки в бумажную трубку, которая в его руке изогнулась, а верхние слои разбухли от пота.

– Не обращай на них внимания, – говорит Паркус. – Я вот не обращаю. Можно сказать – не слышу их, и это правда. Заткнитесь, мальчики.

Попугай замолкает.

– Одна голова – Святость, вторая – Нечестивость. Я держу попугая для того, чтобы он напоминал мне…

Его прерывают приближающиеся шаги, и он поворачивается на их звук. К ним спешат Джек и Софи, держась за руки, словно дети, возвращающиеся из школы.

– Спиди! – восклицает Джек, его лицо расплывается в улыбке.

– Неужто Странник Джек! – Паркус улыбается во весь рот. – Какая встреча! Дайте взглянуть на вас, сэр… вы выросли!

Джек подбегает, обнимает Паркуса, тот крепко прижимает его к груди. Потом Джек отстраняется и внимательно изучает своего друга.

– Ты был старше… во всяком случае, казался мне старше. В обоих мирах.

Продолжая улыбаться, Паркус кивает. А когда начинает говорить, чуть тянет слова, на манер Спиди Паркера:

– Наверное, я казался тебе старше, Джек. Ты-то был мальчишкой, помнишь.

– Но…

Паркус машет рукой.

– Иногда я выгляжу старше, иногда – нет. В зависимости от…

– Возраст – это мудрость, – уважительно замечает первая голова.

– Ты – слабоумный старый хрен, – откликается другая.

– …в зависимости от места и обстоятельств, – заканчивает фразу Паркус. – А вас, мальчики, я просил заткнуться. Будете болтать – сверну ваши тощие шеи. – Он поворачивается к Софи, которая смотрит на него широко раскрытыми, восторженными глазами, застенчивая, как лань. – Софи. Как приятно видеть тебя, милая. Разве я не сказал, что он придет? И вот он здесь. Правда, на дорогу ему потребовалось больше времени, чем я ожидал.

Она делает глубокий реверанс, встает на колено, низко наклоняет голову:

– Спасибо тебе. Приди с миром, стрелок, и да будет с тобой моя любовь, когда ты продолжишь свой путь по Лучу.

Джек чувствует, как от этих слов по его спине бежит холодок, потому что произнесены они особым тоном, полным глубокого смысла.

Спиди, так Джек все еще называет его, берет Софи за руку, предлагая ей подняться.

– Встань, девочка, и посмотри мне в глаза. Здесь я не стрелок, во всяком случае, в Пограничье, даже если время от времени и таскаю с собой старую железяку. В любом случае нам о многом надо поговорить. На церемонии времени нет. Вы двое, пойдемте со мной. Посовещаемся, как говорим мы, стрелки. Или говорили, до того как мир сдвинулся. Я настрелял дичи, так что заодно и перекусим.

– Как насчет… – Джек указывает на что-то бормочущего, пытающегося засунуть батарейки в бумажную трубку Уэнделла Грина.

– Вроде бы он при деле, – говорит Паркус. – Сказал мне, что он – газетный ястреб.

– Боюсь, он слишком высоко себя ценит, – качает головой Джек. – Он – газетный стервятник.

Уэнделл чуть поворачивает голову. Смотреть на Джека не решается, но губы растягиваются в оскале. Возможно, это рефлекторное.

– Зол. Золо. Золо-той мальчик. Голли. Вуд.

– Ему удалось сохранить чуточку обычного обаяния и жизнелюбия. С ним тут ничего не случится?

– Рядом с шатром Смиренных сестер редко кто бродит, – отвечает Паркус. – Никто его не тронет. А если он учует в воздухе что-нибудь вкусненькое и заглянет на огонек, что ж, мы сможем его накормить. – Он поворачивается к Уэнделлу: – Мы будем за тем пригорком. Захочешь прийти в гости – не стесняйся. Понял меня, мистер Газетный Ястреб?

– Уэн. Делл. Грин.

– Уэнделл Грин, да, сэр. – Паркус смотрит на Джека и Софи: – Пошли. Времени в обрез.

– Нам бы не забыть про него, – шепчет Софи, оглядываясь. – Через несколько часов стемнеет.

– Не забудем, – соглашается Паркус, они уже поднимаются на пригорок. – Негоже оставлять его около шатра после наступления темноты. Добром не кончится.