– Тэ-эк… – протянул Стас, кривя губы и раздувая кончики ноздрей, точно в предвкушении чего-то острого и опасного. – Отлично! Раз все согласны и возражений не имеется… не имеется, так ведь? – Он снова обвёл приятелей колючим, пронизывающим взором, внимательно вглядываясь в лицо каждому. И, не встретив возражений, оживлённо и деловито продолжал, как если бы речь шла о предстоявшей им увеселительной прогулке: – Тогда не будем терять времени. Действовать нужно быстро и энергично. Ситуация обязывает. Выдвигаться, я думаю, нужно немедленно, чтобы не дать противнику очухаться и принять меры предосторожности… Хотя, – оговорился он, чуть нахмурившись, будто застигнутый внезапным сомнением, – скорее всего, они уже приняли эти меры. Гошин побег – если только он изначально не входил в их программу – не мог не всполошить их. И, конечно же, они уверены, что, вырвавшись на свободу, он первым делом побежал в ментовку и выложил там всё как на духу. Ну что ж, это логично, – заметил Стас с кривой усмешкой. – Так наверняка поступил бы любой другой человек. Но не мы!.. Ладно, – он резко взмахнул рукой, точно отметая сомнения и пытаясь крепче утвердить себя и других в принятом решении, – как бы там ни было, надо идти. И сейчас же! Каждая минута дорога. Будем надеяться, что эти уроды ещё не успели унести ноги и мы сможем накрыть их на месте и поквитаться с ними как следует…
– А может, всё-таки не стоит так спешить, – раздался неожиданно тихий, не слишком уверенный голос Макса, стоявшего чуть в стороне и всё это время хмуро слушавшего Стаса. – Затем вот так, с бухты-барахты, очертя голову, лезть на рожон? Может, умнее было бы действовать как-нибудь по-другому?
– А как? – резко обернувшись к нему, воскликнул Стас. – Как по-другому? У тебя есть предложения, альтернативные варианты? Если есть, говори, не стесняйся! У нас здесь свобода слова, каждый имеет право на своё мнение, даже дурацкое. Так что давай, предлагай! Мы с удовольствием послушаем.
Однако у Макса, по-видимому, не было никаких предложений. Под пристальным пренебрежительно-насмешливым взглядом Стаса он смутился, порыскал глазами по сторонам, словно в поисках поддержки, но, ни у кого не встретив её, пожал плечами и молча понурился, как бы признавая своё поражение.
Стас презрительно скривился, как будто считал победу над Максом не стоящей внимания, и, отвернувшись от него, заговорил с серьёзным, сосредоточенным видом, точно высказывал свои сокровенные, заветные мысли, внезапно вырвавшиеся у него в порыве откровенности:
– У меня есть одно железное правило, которому я следую всегда и везде, при любых обстоятельствах: я никогда, никому, ничего не прощаю! – отчётливо, тщательно выговаривая каждую букву, произнёс он, и в глазах его вспыхнули холодные злые огоньки. – Оскорбление, нанесённое мне или моему другу – это для меня одно и то же, – всегда жестоко наказывается. Вы это отлично знаете, – он метнул на примолкших, с интересом внимавших ему приятелей красноречивый взор, – сами не раз были тому свидетелями… Но сейчас всё серьёзнее, гораздо серьёзнее. Одного из нас не просто обидели, оскорбили, унизили, – нет, чуть не отправили на тот свет! Всякое, конечно, бывало в нашей нелёгкой жизни. Меня, как вы помните, год назад полоснули пером по лицу, так что я чуть кровью не захлебнулся, – он провёл пальцами по шраму, рассекавшему его щёку и подбородок, и зловещим полушёпотом присовокупил: – Ну да ничего. Те, кто это сделал, сами потом кровью умылись… И я, помнится, как-то раз, немного не рассчитав сил, отключил Гошу на ринге, после чего он почёл за лучшее уйти из бокса… Помнишь, братан? – с улыбкой обратился он к Гоше, как и прежде, сидевшему на краю лавочки с безразличным, отсутствующим видом, как будто всё происходившее и говорившееся вокруг него совершенно не касалось его.
Выведенный обращённым к нему вопросом из состояния прострации, он поднял голову, непонимающе посмотрел на Стаса и, помедлив несколько секунд, машинально кивнул.