Черный дом

— Я не могу поверить, что слышу от тебя такие слова, — отвечает Джек.

— Знаешь, я сейчас что думаю, то и говорю. Дейл мой племянник, помнишь? Твой опыт очень бы ему пригодился, и он полагает, что ты у него в долгу. Тебе не приходило в голову, что ты можешь помочь ему сохранить за собой его работу? Или если ты действительно любишь Френч-Лэндинг и Норвэй-Вэлли, то должен уделить местным жителям толику своего времени и таланта?

— А у тебя, Генри, не возникала мысль, что я на пенсии? — сквозь зубы цедит Джек. — И мне совершенно, ну совершенно не хочется расследовать убийства?

— Разумеется, возникала, — отвечает Генри. — Но.., опять я надеюсь, что меня простишь, Джек.., ты уже здесь, человек с навыками и способностями, которые дадут сто очков вперед как Дейлу, так, пожалуй, и всем остальным, и я не могу не задаться вопросом: какие проблемы, что тебя останавливает?

— Ничего меня не останавливает, — чеканит Джек. — Я — гражданское лицо.

— Ты — босс. Мы можем дослушать Баренбойма. — Генри пробегает пальцами по панели радиоприемника и нажимает кнопку.

Следующие пятнадцать минут в кабине пикапа слышен только концертный рояль «стенвей», на котором исполняются «Вариации Гольдберга» в театре «Колон» в Буэнос-Айресе. Прекрасная музыка, думает Джек, и только полной невежда мог решить, что играет Гленн Гулд. Человек, способный на такую ошибку, конечно же, не может услышать похожего на вибрацию звука, который издает дверная ручка в автомобиле производства корпорации «Дженерал моторе».

Когда они сворачивают с шоссе № 93 на Норвэй-Вэлли-роуд, Генри нарушает молчание:

— Хватит дуться. Не следовало мне обвинять тебя в наличии каких-то проблем, потому что на самом деле проблема у меня.

— У тебя? — Джек удивленно смотрит на него. Жизненный опыт тут же подсказывает, что Генри намерен обратиться к нему с просьбой провести неофициальное расследование. — Какая у тебя может быть проблема? Носки лежат в беспорядке? Или.., у тебя неприятности с одной из радиостанций?

— С этим я бы справился. — Генри замолкает, пауза затягивается. — Дело в другом. Я чувствую, что у меня едет крыша.

Думаю, что схожу с ума.

— Да перестань. — Джек ослабляет давление на педаль газа, и скорость падает вдвое. Генри видел перышковый ураган? Разумеется, нет. Генри ничего не может видеть. А его перышковый ураган — всего лишь иллюзия.

Генри вибрирует, как камертон. По-прежнему «смотрит» на ветровое стекло.

— Скажи мне, что происходит, — просит Джек. — Я начинаю волноваться за тебя.

Генри приоткрывает рот, в щелку как раз может проскочить облатка, какие дают на причастии, и — закрывает. Его всего трясет.

— Г-м-м. Выходит труднее, чем я думал. — И куда только подевался его голос, всегда суховатый, размеренный, истинный голос Генри Лайдена.

Пикап уже не едет — ползет. Джек собирается что-то сказать, но в последний момент решает, что молчание — золото.

— Я слышу мою жену, — вырывается у Генри. — Ночью, когда лежу в кровати. В три, четыре утра. Рода шагает по кухне, потом поднимается по лестнице. Должно быть, схожу с ума.

— Как часто это случалось?

— Сколько раз? Точно не знаю. Три или четыре.

— Ты вставал? Звал ее по имени?

Голос Генри по-прежнему дрожит.

— И вставал, и звал. Поскольку не сомневался, что слышал ее. Ее шаги, ее походку. Рода шесть лет как умерла. Забавно, не правда ли? Я бы подумал, что очень забавно, если бы не опасался за свою психику.

— Ты позвал ее по имени, — уточняет Джек. — Вылез из кровати и спустился вниз.

— Как лунатик, как сумасшедший. «Рода? Это ты, Рода?»

Прошлой ночью я обошел весь дом. «Рода? Рода?» Можно подумать, что ожидал ее ответа. — Генри не обращает внимания на слезы, которые вытекают из-под больших «авиационных» очков. — И я ожидал его, вот в чем проблема.

— В доме никого не было, — продолжает набирать информацию Джек. — Все на месте. Ничего не исчезло, не оказалось на другой полке или столике.

— Насколько я видел, нет. Все где и должно быть. Там, где я и оставлял. — Он поднимает руку, вытирает лицо.

По правую сторону остается подъездная дорожка к дому Джека.

— Я скажу тебе, что думаю. — Джек представляет себе, как Генри бродит по темному дому. — Шесть лет назад на тебя обрушилось страшное горе, как случается, когда умирает горячо любимый тобой человек. Самые разные чувства охватывали тебя: злость, боль, смирение с неизбежным, многие, многие другие. Ты вроде бы пережил смерть Роды, но тебе по-прежнему недостает ее. Ты вроде бы приспособился к жизни вдовца, неплохо обходишься без жены, которую любил, но на самом деле тебе очень ее не хватает.

— Конечно, твои слова утешают, — отвечает Генри. — Но не объясняют.

— Не прерывай. Случается странное и необъяснимое. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Твой разум восстает. Искажает действительность, выдает неверную информацию. Кто знает почему? Но так происходит.

— Другими словами, ты тоже свихнулся. Я чувствую, что у нас одна судьба.

— Я говорю о том, что у людей бывают иллюзии, галлюцинации, как ни назови. Именно это с тобой и произошло.

Волноваться не о чем. Ладно, вот твоя подъездная дорожка.

И твой дом.