Черный дом

Почти бегом перебежал я от «мэрии» к домам на противоположной стороне улицы, миновал страшное, открытое, простреливаемое пространство. Прижался к стене, вздохнул с облегчением… но облегчение не пришло — перед глазами, горящим погибающим кораблем стоял Дом Советов. Но нет, хватит, я больше не мог смотреть туда, это было невыносимо — невыносимо от полнейшего бессилия чем-либо помочь убиваемым сейчас там, расстреливаемым, терзаемым, пытаемым, страждущим и захлебывающимся в собственной крови. Прочь! Как можно дальше отсюда! И я быстро пошел в сторону Арбата, мимо десятков военных машин, мимо сотен, тысяч вооруженных до зубов доблестных бойцов, мимо взводов, рот, батальонов, мимо закованных ратей. Солдатушки-бравы ребятушки стояли, выжидали со своими отцами-командирами. А спецназ вовсю орудовал вокруг близлежащих домов. Я в начале не понял, что происходит: эти мордовороты деловито сновали туда-сюда, ныряли в подъезды, шмыгали в подворотни… а потом принялись из пулеметов и автоматов палить по верхним этажам. Над их головами, меж очередей плыл гомонливо-суетливый говорок: «снайперы! снайперы! боевики! фашисты! снайперы! надо выбивать! надо выкуривать!» Все становилось ясным и вместе с тем еще более запутанным. Да, черт побери, снайперы были, но это были ребятки из спецслужб — наших, американских, израильских, профессиональные убийцы, выбиравшие жертвы и с одной и с другой стороны и методично отправлявшие их на тот свет, чтобы разжечь огонь злобы, ненависти, чтобы подлить масла. Но этих проффи нашим тупым ОМОНом не возьмешь, их и след давно простыл, они уже давненько под крышей американского посольства, не иначе. А это другие! Не снайперы! У меня сердце будто льдом сковало от ужаса. Я представил самого себя там, на верхних этажах, на чердаках, затравленного, расстреливаемого, без всякой надежды, обреченного на смерть от пуль и прикладов карателей. Да, еще вчера после освобождения «мэрии» кое-кого из оборонявших Дом Советов послали в соседствующие, в основном высотные здания, до самого Калининского с его дурацким синим глобусом, под которым толкал речи Аксючиц. И никакие они не снайперы! По двое, по трое их поставили по верхам — «контролировать обстановку» на дальних подступах к осажденной «белодомовской крепости». Поставили — да и бросили! И вот теперь на них шла охота. Трудно даже вообразить себе: под чердачной крышей двое — затравленных, преданных, измученных долгой обороной, а внизу — орды возбужденных, свирепых охотников с горящими глазами, с дрожащими руками и сотнями автоматов, пулеметов, десятками гранат. Меня снова отпихнули от дома, пообещали пристрелить как собаку, если сунусь. И вот тогда я впервые услышал выстрелы сверху — осажденные в этих брошенных домах отбивались, они не хотели умирать безропотными жертвами. Но что такое один-два выстрела сверху. И ураганный, бешенный огонь снизу! Было предельно ясно, что ни один из загнанных, затравленных не уйдет живым — все было перекрыто, все пути отрезаны. Позже я удивлялся, почему никто не пишет об этом, почему не показывают по «вражьему ящику»! Ведь бойня шла не только в Доме Советов, но и по всем близлежащим домам. Я почти бегом бежал от одного к другому — везде творилось то же самое. Калининский, этот Новый Арбат, был перекрыт, никого туда не пускали, загоняли во дворы, на старый Арбат. Но я пробрался, перебежками, бросками. Спецназовцам было не до меня, и только жирный пожилой милиционер в короткополой серой шинели чуть не огрел дубиной, еле отскочил.

На Новом Арбате стояла пальба, хоть уши закладывай. Ни троллейбусов, ни гражданских машин, ни пешеходов… но зато десятки спецавтобусов, грузовичков спецназовских, береты — черные, синие, красные, зеленые, фуражки, каски. И пальба — бесконечная и гулкая. В сторону Арбатской станции метро все затихало, успокаивалось. Но в сторону Дома Советов, в районе того самого пресловутого, мерзкого глобуса и по другую сторону проспекта — стоял сущий ад. Красавцы-небоскребы из арбатской «вставной челюсти» по верхам были разбиты и обожжены, верхние этажи казались сплошным черным решетом.

— Прячься, убьют! — закричал на меня другой милиционер, помоложе. Он сам скрывался за бетонным столбом у входа.

— Не убьют, — процедил я. Там наверху не законченные идиоты. Это у карателей боезарядов — пали не хочу, а у них каждая пуля на счету, они в штатского палить не станут, они будут отбиваться только от тех, кто на них прет с пулеметами. И я стоял в полный рост. Спецназ и милиционеры, видно, не могли понять, что я для осажденных не, враг. А враг для них — они! И снова: сверху — один, два, три выстрела. И снова — снизу в ответ сумасшедшая пальба. Так могло продолжаться до бесконечности. Но выхода у загнанных и брошенных все равно не было. Даже если они надежно укрыты за бетоном, последняя пуля в обойме — их смерть. Лучше ее пустить себе в голову, не ждать убийц-карателей. Но я не имел права решать за героев-смельчаков. Они сами решат. Это их последний выбор.