Черный Дождь

Я поставила Лондон на пол, но она не отпускала меня. Ее липкие пальчики запутались в моих волосах вместе с вишневым леденцом – кольцом, одетым на пальчик. Я знала, что она пахла забавно. Я забила на это, поскольку богатые дети так пахнут, как вишня. Как только ее пальцы выпутались из моих волос, я отвела ее в ванную комнату с поднятыми вверх руками, ощущая, как липкая конфета дергала мои волосы, когда я шла.

— Святое ддд… — сдержалась я, не сказав вслух слово, которое я не хотела, чтобы она повторила перед своим отцом. Эта ванная комната была обалденной. Восхитительной. Сначала я вымыла липкие руки Лондон, потом стянула с нее через голову кружевное платье. Почему двухлетняя девочка должна ходить по дому в таком виде, было выше моего понимания.

— Подожди-ка. Ты носишь памперсы? Разве тебя не должны были научить пользоваться туалетом? – Спросила я. Я не так много знаю о детях, но я знаю, что этому ребенку через три месяца будет три года. Я полагала, что она умеет пользоваться унитазом. Набрав ванну, я посадила ее в воду. Она могла бы плавать в этой штуковине, но не плавала. Она просто сидела в ней и глазела на меня своими глазами, вновь ставшими бирюзового цвета.

— Как тебя зовут? Меня зовут Микки, — объяснила я ей, глядя на ее через зеркало, пока отчаянно пыталась вытащить из своих волос инородный липкий объект. Лондон до сих пор не ответила. Она сидела в ванне неподвижно, пока я в течение десяти минут боролась с конфетой, стараясь освободить от нее мои волосы. К сожалению, пришлось прибегнуть к помощи ножниц.

— Triste, (печально – с испанского. Прим.пер.) – тихо сказала Лондон. Мое сердце растаяло. Боже мой! Это был самый миленький голосок, какой я слышала за всю свою жизнь. Я понятия не имела, что она сказала, но это было восхитительно.

Я улыбнулась. Но она не улыбнулась в ответ. Она только глазела на меня этими глазами, которые еще не умели читать. Лондон позволила мне искупать ее, вымыть ей волосы и одеть в самую дурацкую ночную рубашку в мире. Кто захочет спать в таком количестве кружев?

***

Это было началом, нас соединили невидимые узы, и я представить себе не могла, чтобы их можно было когда-либо разорвать. Этот ребенок стал единственным значимым для меня существом. Я вытащила пробку из ванны, стряхивая с себя прошлое, когда поняла, что вода в ванне стала совсем холодной. Тесная ванна напомнила мне о том, что я была очень далеко от Нью-Йорка, и Пи спала в безопасности под своим уютным одеялом из ‘Холодного сердца’ и на простынях безумного розового цвета.

На следующее утро я проснулась раньше Пи и соскребла щеткой свою жизнь, наблюдая, как черный дождь вращался в раковине и смывался в водосток. Я старалась не показывать ей эту мою сторону, хотя иногда она видела. Я наблюдала, как символы моей жизни стирались с моей кожи, и чувство безнадежности вновь появилось во мне.

— Произошло что-то нехорошее, — сказала Пи, стоя в дверях.

— Что-то вроде чего? – Недоумевая, спросила я, вытерев полотенцем свою красную чисто вымытую руку.