Черный дракон

— Но, признаться откровенно, Петр Иваныч, когда ты вошел, то мне даже и в голову не пришло, что ты с обидой. А когда ты заговорил насчет голубятни, то я, грешным делом, подумал, что ты спасибо пришел сказать, ей-богу.

Петр Иванович удивленно взглянул на управдома.

— Да, да. Думаю: пришел поблагодарить. Ведь у меня у самого дети, — значит, знаю, как трудно иной раз отказать им в чем-нибудь, одернуть... Трудно! — говорил управдом, расхаживая по кабинету и все больше и больше увлекаясь своими рассуждениями. — А почему трудно? Потому что ты отец. И знаешь, иной раз не надо бы этого дозволять, а заплачет — и жалко. Да ну тебя, думаешь, только не реви ты!

Петр Иванович молча покивал головой.

— Ну так вот. Иногда, значит, и благодарен бываешь постороннему человеку, если которого-нибудь из твоих сорванцов одернет, где надо, уму-разуму научит...

— Ну как же, без этого не обойтись!— согласился Петр Иванович.

— Так вот то же самое и с твоим сыном, — продолжал Федосей Маркович. — Я говорю тебе, что так и предполагал: вот, дескать, доволен будет мой Петр Иванович, что если сам не мог на свое чадо милое воздействовать, так хоть другие помогли. Ну в самом деле, ну что это, скажи, пожалуйста, за занятие для четырнадцатилетнего мальчугана, для школьника, — голубей гонять?! Ведь разве ты не знаешь: другие ребята, его сверстники, кто планеры делает сам, кто автомобиль изучает, кто слесарное, кто столярное дело?.. Каждый уж в эти годы себе и дорогу намечает: я в инженеры, я в летчики, я врачом буду... Ну и так далее. Другие химией, физикой занимаются и помимо школы: на учебу налегают, знают, что без этого нынче не прожить... Ну а твой, а твой что?! — почти закричал управдом, останавливаясь перед Петром Ивановичем. — Кем он у тебя будет? Какую он себе дорогу избрал? Инженер-голубятник, так, что ли? — управдом сопровождал эти слова горьким смехом.

Петр Иванович понуро молчал. Федосей Маркович все больше и больше разгорячался:

— Посчитай-ка, сколько времени он на своих голубей тратит. А польза?.. И еще я бы на твоем месте подумал: среди этих голубятников всякий народ есть. Нигде нету столько лодырей и хулиганов, сколько среди этих самых голубятников. Что я, не знаю, что ли?! Ну чему они

его научат? Может случиться, что парень и школу забросит. А ведь он у тебя еще и пионер...

Петру Ивановичу становилось не по себе: он перебирал кепку, ерзал на стуле и вздыхал.

А управдом все громил и громил его попустительство:

— А вот коснуться, к примеру, того кружка, для которого я собирался этот чердак передать. Ребята в нем все хорошие, пионеры, хотят на досуге наукой подзаняться, и не так, чтобы лето над книгой корпеть, нет, а так, чтобы повеселее: мы, говорят, будем опыты химические производить, разные фокусы научные показывать... Ну что ж! Это — дело. И еще собираются некоторых наших архаровцев втянуть в это дело. Я думаю, и тебе как дворнику неплохо, если удастся им, я думаю, некоторые озорники наши у тебя в печонках сидят. Ну что? Не верно я говорю?

— Верно, верно, Федосей Маркович.

— Вот... А твоего Василия они в первую очередь, конечно, примут. Не так, что просто: «отдай нам свою голубятню и крышка» — нет. Так он — где же! Ему ведь весь свет голуби заслонили!.. Конечно, я понимаю: судить его строго нельзя: мальчик еще. Но вот что ты, отец, его блажь поддерживаешь, этого я не знал, не знал... А то, конечно, и не начинал бы такого дела. Ты знаешь сам: домоуправление тебя уважает, ценит как работника... Так что какой-то пустяк — чердак какой-то там... Да пожалуйста, пожалуйста! Пускай твой Василий хоть до больших усов своих голубей держит, никто тебе к слова не скажет. Просто я даже извиниться перед тобой готов, что так вышло... извиниться...

Этого Петр Иванович выдержать не ног.

— Что вы, что вы, Федосей Маркович! — смущенно забормотал он, вскакивая. — Наоборот даже: спасибо вам на ваших словах... истинное родительское спасибо!..

— Я с тобой по-дружески говорил, от чистого сердца, — сказал управдом.

— За то и спасибо, за то и спасибо, Федосей Маркович! — ответил отец Васи Крапивина. — Ну так уж простите за беспокойство.

Он простился и вышел в переднюю. И управдом еще раз повторил:

— Так ты успокой своего сынишку, скажи, что никто его голубей трогать не будет.

— Хорошо, хорошо, Федосей Маркович, — бормотал отец Васи Крапивина, закрывая за собой дверь.

6

...В комнате у Крапивиных было темно.

«Спит, наверное, голубятник-то мой»,— подумал Петр Иванович, перешагивая через порог.

Вдруг под ноги ему подвернулось что-то упругое и мягкое. Подошва сапога соскользнула на пол как бы с выпуклой волосатой спины какого-то животного. И в тот же миг кто-то ударил Петра Ивановича палкой по животу, к счастью, не очень сильно.

Он отскочил и трясущимися руками стал зажигать спичку. Головка спички, чуть вспыхнув, обломилась. Но и этой вспышки было достаточно Петру Ивановичу, чтобы убедиться, что он наступил ногой на брошенную у порога половую щетку и ее длинная палка, подскочив, ударила его в живот.

Ворча, он прошел в комнату и открыл выключатель.

— Василий! — сердито позвал он сына.