Черный Дракон

Недовольные детские голоса, полностью поддерживающие идею, сливаются в единый гул, тисками сжимающий голову, комком тошноты поднимающийся вверх по горлу. Еще неделю назад чертов Дракон был забыт и похоронен под слоями пыли даже в воспоминаниях самых старых жителей империи, а теперь о нем гавкает каждая собака в этом ненавистном зловонном городе. Еще какую-то неделю назад он мог бы уже шагать в ближайший кабак, чтобы за кружкой пива, купленной на только что заработанные монеты, забыть о сопливых детях и их говорливых мамашах и вспомнить времена, когда детвора внимала легенде о Первом императоре, не в силах закрыть ртов.

— В другой раз, — пытается отбиться он. Но чёртовы ублюдки смотрят на него голодными глазами, скалятся слюнявыми ртами и медленно обступают несчастного кукольника.

— Но я хочу послушать про Черного Дракона! — продолжает мерзко канючить мальчишка, и прочие спешат к нему присоединиться в вое еще более оглушающем и отвратительном, чем первый.

Кукольник тянется к механизму, складывающему миниатюрную сцену, но замирает, заметив взгляды замолчавших мамаш, как по команде устремленные к шляпе, куда они бросали монеты перед началом представления. Он едва сдерживает желание сплюнуть от злости. А, черт с ними.

— Малькольм правил Делорианом долгие и мудрые десять лет и однажды, возвратившись из очередного военного похода, увенчавшегося победой, как и все прежние, он призвал к себе Блэкфира и повелел тому выковать меч, равных которому еще не видел свет. Меч, что не знал бы промаха, а любой доспех резал бы будто кожу. Семь дней и шесть ночей ковал дракон меч, который закалил жаром собственного пламени. На исходе седьмого дня, в ночь перед большой битвой, возвратился он к императору и преподнес ему оружие. Меч тот был хорош: легко находил он зазоры в броне и рубил кости, как мягкую плоть, но в решающий миг, когда Малькольм один на один сошелся в бою с генералом вражеской армии, лезвие преломилось, позволив врагу лишить императора жизни. Узнавший об этом Блэкфир обрадовался свободе и тут же попытался выкрасть рог из императорских покоев, но не смог даже прикоснуться к нему, ведь изготовленное им для императора оружие не стало лучшим когда-либо выкованным на землях Материка, а, значит, последний приказ господина его не был им исполнен. Тогда разъяренный дракон вновь отправился в свое логово, что расположено было в жерле вулкана. Много дней и ночей провел он там без сна, еды и воды, только лишь куя меч. Но когда пришло время закалить его, всякая жидкость испарялась, стоило лишь поднести к ней меч. Единственным, что сумело бы выдержать такой жар, была собственная его драконья кровь и, обезумевший от ярости, вогнал Блэкфир лезвие прямиком в свое сердце.

Говорят, меч тот впитал в себя всю драконью кровь, что текла в жилах змея, окрасив сталь свою черным, и стал он отныне неуязвим для всякого пламени, даруя защиту эту и своему хозяину. А погубить мог он любое существо на свете. Даже абаддона. Однако когда явились в логово дракона люди, не отыскали они ни меча, ни драконовой туши.

В древнем пророчестве сказано, что вместе с кровью впитало лезвие черную душу Блэкфира, дабы, когда дух Первого императора возродится в теле истинного его потомка, продолжил дракон служить ему и защищать, как не защитил при жизни. То же пророчество гласит и о том, что явится тот потомок в темнейшее для империи время. Один он сумеет отыскать тот меч, что стал носить имя Черный Дракон, овладеть им и с помощью его одолеть зло, что в пророчестве зовется Гидрой и что стремиться будет накрыть собою и поглотить весь Материк.

Кукольник торжественно умолкает, из-под полуопущенных век наблюдая за детворой. Кто-то из них опасливо сжимается — и он отлично понимает почему, а кто-то, напротив, гордо задирает нос и доказывает остальным, что все это лишь глупые сказки, верить в которые может только малышня. Мамаши, вдоволь наторговавшись и перемыв кости доброй половине соседей, теперь медленно двигались в их сторону.

Первой у прилавка оказывается богато одетая женщина с по-лисьи острыми чертами лица и манит за собой кукольного вида девочку, в отличие от остальных ни слова не проронившую за все представление. Следом за ней тут же бросается вторая — одета она заметно хуже, а цвет кожи выдает в ней смеска от союза чернокожей рабыни с рабом, рожденным в северной части Материка. Рабы-ровесники, покупаемые состоятельными родителями для детей будто домашние животные, встречались в империи сплошь и рядом, но кукольник все равно ощущает укол жалости, когда напоследок девочка с тоской оборачивается, словно запоминая редкий светлый момент своей рабской жизни, и, поймав его взгляд, на мгновение широко улыбается.