Черный феникс. Африканское сафари

— Да, да, полковник, но ваш рассказ был бы гораздо более полным, если сказать, что сооружался этот «величайший памятник» для того, чтобы держать в повиновении и грабить миллионы африканцев, — со сталью в голосе замечает Жоао. — Рядом с гранитом, доставленным вашими каравеллами, в фундаменте этого архитектурного шедевра лежат кости моих соотечественников…

Выходим через помпезные ворота крепости, увенчанные латинскими изречениями и гербами известных конкистадоров, и оказываемся в Сидаде-Бранка — Белом городе.

С нетерпением ожидал я встречи с этим городом, волею судеб долгое время игравшим роль центра всей Восточной Африки. Отстав от группы Жоао, я пошел бродить по нему один.

Он показался мне белым городом-призраком. И не потому, что на его средневековых улицах почти не было людей. И не потому, что совсем неживыми казались аскетически строгие, лишенные окон здания мавританской архитектуры, придающие удивительный колорит Сидаде-Бранка. И не потому, что не было судов в порту Мозамбика, слывшем когда-то одной из самых оживленных гаваней восточного мира, и что неестественно пуста была огромная рыночная площадь, где в былые времена бойко торговали слоновой костью и золотом. Нет, городом-призраком показался мне Сидаде-Бранка потому, что его португальское средневековье, сохранявшееся здесь последние десятилетия в искусственной обстановке, было совершенно чуждо Африке, а музейная тишина его белоснежных кварталов не вязалась с той бурей политических страстей и революционных преобразований, которые неотвратимо захватывали всю страну.

Весь день пробродил я по улочкам португальских кварталов острова, отдал должное их очарованию, но так и не избавился от мысли о городе-призраке. А когда, взобравшись на колокольню церкви Святого Павла, увидел город в мягких лучах заходящего солнца, то его смазанные белые контуры, почти лишенные теней и световых пятен, навеяли мне мысль о мираже, неожиданно отразившем в сегодняшнем дне реалии далекого средневековья.

Глава шестьдесят третья

Пьеса, которую можно было бы разыграть на набережной у дворца. — 1487 год: Ковильян проникает в «золотую» Софалу. — Первые вести о Великой Килве достигают португальцев. — Васко да Гама в Индийском океане. — Шейх Муса Мбики предлагает пришельцам убраться. — Железо плавили и здесь! — Роковая ошибка султана Малинди. — Знаменитый лоцман Маджид показывает португальцам путь в Индию. — «О, если бы я знал, что от них будет!»

«Интересно было бы поставить когда-нибудь среди этих дворцов и памятников спектакль, отражающий события, свидетелями которых они были», — подумал я, спускаясь с колокольни. Перейдя площадь у губернаторского дворца, я сошел по заканчивающим ее ступенькам прямо к океану. «С чего бы начинался этот спектакль?»

Можно было бы, конечно, рассказать об удивительных приключениях шпиона-иезуита Ковильяна, который, переодевшись мавром, еще в 1487 году добрался до восточноафриканского побережья и даже проник в расположенную в 800 км к югу от острова Мозамбик золотоносную Софалу. В Лиссабоне он поведал об огромном количестве желтого металла, вывозимого через этот порт суахилийскими купцами Килвы.

Но лучше, наверное, первый акт нашей пьесы начать с того, как на рейде острова Мозамбик появились корабли Васко да Гамы, искавшего путь в Индию.

Дойдя до самого конца пирса, уходящего далеко в океан, я остался один на один с прибоем и звездами. Что же, тут можно попробовать отрешиться от сутолоки XX века и перенестись в век XV.

Обогнув в самом конце 1497 года Южную Африку, будущий «адмирал Индийского океана» и его спутники с радостью начали примечать, что жители прибрежных селений знакомы с железом, располагают большим количеством медных изделий и, главное, как записал хронист экспедиции, «придерживаются исламской веры» и «говорят как мавры». Небольшая радость для праведных христиан, однако в этом — еще один признак близости Востока!

— Вперед, на север, — командует Васко да Гама, чувствуя, что напал на след большой торговли, а следовательно, и больших богатств. Держась подальше от берега, окаймленного цепью коварных коралловых рифов и островков, дрейфуя по ночам, чтобы не сесть на мель, флотилия 1 марта 1498 года появилась в бухте, на берегу которой я и сидел, воссоздавая в памяти события былого.