Черный феникс. Африканское сафари

— Как же, как же, я помню тебя, баас, — протягивая мне свою морщинистую руку, проговорил Цзинчхана. — Ты рассказывал нам, что приехал оттуда, где люди научились летать к звездам. Тогда ты подарил мне маленький блестящий шарик и сказал: «В таких же, но только больших шариках мои соплеменники подолгу живут на небе». Этот твой подарок до сих пор хранится у меня. Ты помнишь об этом? Ведь с тех пор большая жара наступала два, еще раз по два, два и, пожалуй, еще один раз. Не правда ли, баас?

— Конечно помню, Цзинчхана, — обнимая старика, сказал я. — А дома у меня и сегодня хранится сосуд из страусового яйца, которое ты дал мне на прощанье…

Из первых же фраз, произнесенных старейшиной, я понял, что за девять истекших лет его представления о космических полетах совсем не продвинулись вперед, а в языке кунг так и не появилось слов для обозначения числительных, превышающих «два». Однако то, что я увидел вокруг, сразу же навело меня на мысль: кое-что изменилось и у бушменов Калахари. Цзинчхана приветствовал меня посреди песчаной площадки, вокруг которой расположилось десятка два хижин, сооруженных из сухих веток и шкур антилоп. Чуть поодаль, за небольшой дюной, виднелось сооружение из досок под крышей из рифленого железа. Над ней, развеваемый обжигающим калахарским ветром, реял голубой флаг Ботсваны.

— У тебя, Цзинчхана, как у старейшины, новый дом? — спросил я.

— Что ты, баас, — энергично качая головой, ответил он. — С меня на старости лет хватит и хижины. В этом же доме останавливаются большие начальники, вроде тех, которые прилетели с тобой.

«Большие начальники» — это руководитель созданного при министерстве кооперации Ботсваны специального департамента по делам бушменов мисс Лиз Уили, врач Ганс Гейнц и экономист Р. Секуньяне. Вместе с ними прилетел и южноафриканский публицист Лоренс ван дер Пост, который, как и я, интересуется успехами ботсванцев в решении «бушменского вопроса».

Что это за «вопрос»? В первую очередь он связан с проблемой решения психологической и, если так можно выразиться, экономической совместимости первобытной цивилизации бушменов с цивилизацией современной. Кунг, например, равно как и другие бушменские племена, до сих пор не имеют понятия о частной собственности. Но в то же время они считают: все то, что растет и пасется в пределах территории их обитания, принадлежит всем им на коллективных началах. Подобные экономические взгляды, весьма противоречащие принципам капиталистического общества, утверждающегося по периферии пустыни Калахари, в прошлом уже стоили жизни тысячам бушменов.

Лоренс ван дер Пост рассказывал, что после того, как в начале нынешнего века бушмены убили одну корову из стада его деда, тот приказал повесить более 30 мужчин из племени, к которому принадлежали охотники. Затем фермеры-буры организовали ряд карательных экспедиций, уничтожая бродячих бушменов, словно диких животных. На них устраивали облавы с собаками, сжигали заросли кустарника вместе со спрятавшимися в них людьми. «В барах Кейптауна и сегодня еще можно повстречать с виду вполне респектабельную даму, которая хвастается тем, что всего за один день собственными руками отравила 120 бушменов, подсыпав сильнодействующий яд в их водоем, — говорит Лоренс. — Я даже не скрываю: мой интерес к бушменам — это проявление своего рода «комплекса вины» за те зверства, которые чинили против обитателей Калахари мои белые соплеменники».

Но и в условиях независимой Ботсваны, конституция которой гарантирует бушменам все права наравне с другими племенами этой страны, проблемы их взаимоотношений с соседями не исчезли. Племена бечуанов, населяющие Ботсвану, — бамангвате, бангвакетсе, баквена, батавана и другие — прирожденные скотоводы. Когда бушмены начинают охотиться на их коров и коз, возникают серьезные неприятности.

Батавана за каждую убитую корову похищает молодую бушменку, делая ее бесправной «младшей женой», а на деле — полурабыней. Еще и сейчас в языке бечуанов есть слово, означающее одновременно и «дикий» и «бушмен».