Неудивительно поэтому, что позже, во время английской колонизации, среди нилотов эти народы пострадали больше всего. У нанди и кипсигис англичане отобрали огромные площади плодородных земель, конфисковали у них почти весь скот, одновременно ликвидировав институт верховного ритуального лидера — оркайота. Разрушив таким образом традиционную организацию этих племен, лишив их средств к существованию, англичане поставили африканцев перед выбором: или умереть с голоду, или идти работать за гроши на фермы белых. Нечеловечески тяжелые условия жизни в эпоху колониализма сделали свое дело: у нанди и кипсигис, как и у многих банту, растерялись, ушли в прошлое их древние традиции.
Судьба масаи сложилась несколько по-иному, хотя в результате эпидемий холеры и оспы у них уже не было той военной мощи, которой они располагали в начале XIX века. Но они были еще достаточно сильны, чтобы оказать сопротивление экспансии англичан. В период правления лайбона (вождя) Мбатиана отряды масайских воинов неоднократно совершали набеги на фактории и фермы первых поселенцев. Однако после смерти Мбатиана англичане затеяли нечестную игру с его преемником Ленаной, спровоцировав его воинов на конфликт с войсками настроенного против колонизаторов лайбона Легалишу. Ослабив обе стороны, колонизаторы навязали Ленане «договор», в соответствии с которым масаи в обмен на тучные пастбища Центральных плато получили засушливые земли рифтовых долин. Обосновавшись там, масаи внешне остались верны своему образу жизни, своим традициям, которыми они законно гордятся. «Именно благодаря своим обычаям мы — масаи», — говорят они.
Но время делает свое дело. Уже в независимой Кении на моих глазах через земли масаи были проложены лучшие в этой стране дороги. В Масаиленде возникли многочисленные заповедники, привлекающие десятки тысяч туристов, вдоль его границ появились заводы, фабрики, фермы. Все это плюс близость Найроби не могло не оказать влияние на традиционное общество масаи. Они начали очень быстро приобщаться к товарно-денежным отношениям, что породило цепную реакцию: развитие частной собственности — разложение родоплеменных отношений — распад традиционных институтов. В 1967 году, впервые попав в Масаиленд, я еще сталкивался со скотоводами, живущими общиной и ведущими коллективное хозяйство. Но в середине 70-х годов моими собеседниками там все чаще оказывались мелкие собственники. Поездки по Масаиленду давали мне огромный и интересный материал о механизме разложения общины, проникновении в нее капиталистических отношений. Но саму скотоводческую общину в ее первозданном, не затронутом чужеродными влияниями виде в Масаиленде изучать становилось все труднее. Для этого надо было уезжать подальше, и не на юг от Найроби, а на север, в пустыни.
Эти бесплодные районы не интересовали англичан. Там почти не проводили земельных экспроприаций, практически не вербовали батраков на европейские фермы, потому что нилоты кенийского севера, подобно масаи, отказывались быть рабами. В итоге племенная организация этих народов не была разрушена колонизаторами. В какой-то степени англичане даже побаивались этих динамичных и смелых воинов, сохранивших до нашего времени традиции отваги древней Африки.
Вот почему колониальные власти искусственно изолировали нилотов севера от остальной части Кении, отгородили их от современных «опасных» идей и влияний, а заодно наложили вето и на экономическое развитие севера. Свободный въезд на эту территорию, получившую официальное название «закрытых районов», был запрещен.
Единственно, с кем сталкивались нилоты, так это со сборщиками налогов, обдиралами-купцами, колониальными чиновниками и солдатами, отнимавшими у них скот. Это породило у нилотов враждебность ко всем пришельцам, стремление изолироваться в труднодоступных пустынях от чуждого мира, строго сохранять традиционные, давно ставшие архаичными обычаи и порядки, которые долгое время не подвергались здесь влиянию извне.
В Центральной Кении и Масаиленде разрушались традиционные институты нилотов, уходили в прошлое окружавшие их ритуалы и церемонии. И ученые, наблюдая эти сложные и мучительные для африканского обществе процессы, сделали вывод, что такова судьба всех нилотских народов. В работе «Народы Африки», изданной Академией наук СССР еще в 1956 году, я прочитал: «Древний институт возрастных классов еще не так давно существовал и среди нилотов. Над юношей в возрасте 13–16 лет совершалась особая церемония, знаменующая переход подростка в группу мужчин…»
Но, попав в район бассейна озера Рудольф, я убедился, что древний институт возрастных классов среди многих нилотских народов жив и сегодня и что применительно к племенам кенийского севера эту цитату можно привести в настоящем времени. Практически вся социальная и экономическая жизнь нилотов кенийских пустынь до сих пор зиждется на системе возрастных классов. Но сколь сильной должна быть изолированность этих народов, оторванность их от всего мира, если даже этнографы не знают деталей их быта!
Глава девятнадцатая