Черный Ферзь

— Я, я! Кто же еще тут может быть?! — и повернувшись к Свордену Ферцу с Железным Дровосеком пожаловался: — Это общество безнадежно. Заставь дурака богу молиться, и он всю рыбу из пруда вытащит!

Тот, что с завязанными глазами, похоже, обиделся:

— Сами же объявили — сбежала медуза Горгона, имеется опасность генетической модификации, передающейся оптическим путем…

— Они неисправимы! — белобрысый в отчаянии ухватился рукой за подбородок. — Они не ведают, что творят! Стоит только придумать сообщество, которое воистину станет полуднем в этом царстве тьмы, как эти… эти… — он защелкал пальцами, видимо пытаясь подобрать словечко позабористее, — эти граждане тут же начинают старые песни! То общество было, видите ли, господством страха, подхалимства, бюрократии и несварения желудка! Зато теперь щедрым потоком изольется благодать беззаботности, уважения, неформального общения и прочей диспепсии!

— Сами же сказали — опасайтесь перерождения… — продолжал гнуть свое человек с завязанными глазами. — Кому захочется — перерождаться-то?

— А если в этом и заключается весь смысл вашей жизни?! — заорал белобрысый так, что на мгновение перекрыл своим звонким голосом давящий на уши гул. — Вы как себе представляли переход на иной уровень развития?! Вот так?! Или, может быть, вот так?! — показал белобрысый руками. — Придут, мол, возьмут под белы рученьки и переведут с треппа на гиффель? Вот вам! — крепко сложенная дуля замаячила перед самым носом ничего не видящего собеседника. — Преображение — это вам не половое созревание! Оно с похабных снов не начинается! Только кошмары! Кошмары!

И, словно вняв словам белобрысого, явился кошмар.

Его приближение ознаменовалось треском деревьев — поначалу еле различимым за плотной завесой механического гула, но с каждым мгновением нарастающим, точно огромное существо вцепилось в могучие стволы секвой и принялось ломать их, выворачивать из земли, легко одолевая укорененную в почве мощь, взметая вверх, не разбирая, где еще нетронутые гиганты, а где уже источенные людскими жилищами, стряхивая с похожих на щупальца корней водопады земли, обрушивая ее на оцепеневших людей. Казалось, невидимый колосс принялся за прополку, освобождая под будущие посевы новый участок земли, поначалу беспорядочно вырывая и отшвыривая попавшиеся под руку деревья, а затем приступив к более методичной расчистке.

Как в истинном кошмаре, где ужас облекается в театральные одежды зрелищности, необъяснимости и, нередко, удивительного эгоизма, когда вид гибнущих людей воспринимается не иначе, чем зловещим предвестником собственной судьбы, и инстинкт самосохранения не сдерживается никакими социальными скрепами и не уравновешивается никакими нравственными противовесами, так и здесь и сейчас волна преображаемой материи нависла над поселком мрачной, мертвенной стеной, замерев на те самые мгновения, которых вполне достаточно, чтобы подобная же мертвенная волна легко снесла внутренние перегородки Высокой Теории Прививания, отгораживающих Человека Воспитанного от позорной тьмы звериных повадок.

— Их надо спасать, — сказал Сворден Ферц. — Их надо срочно спасать!

— Их? — переспросил белобрысый. — Вот этих, что даже перед лицом неминуемой гибели давят друг друга и оставляют на произвол судьбы собственных детей?

Господи, почему же я так спокоен? — странный вопрос закрался в голову. Неужели это и впрямь сон, раз я настолько спокоен, что могу наблюдать, как сотни полунагих людей мечутся у подножия надвигающейся волны, как мечутся муравьи, в чей муравейник подсадили огромного жука-рогача?

— У меня тут неподалеку остался флаер, — сказал белобрысый. — Пару-тройку туда можно запихать, если конечно выбросить очень ценное научное оборудование и результаты важнейших для счастья человечества опытов… Вы готовы поступиться счастьем человечества во имя спасения пары-тройки человеческих жизней, да и то сомнительной ценности?

Или это эксперимент? Нет, даже не так, — Эксперимент? Некто задумал блестящий по своей выдумке Эксперимент — собрать в некоем месте вне времени и пространства целый город посредственностей — интеллектуальных, духовных серостей, и попытаться взрастить на этом поле сорняков хоть крошечный кустик не пустоцвета. Заменить божественное вдохновение электрическим светилом, совесть — каким-нибудь резиновым наставником, а еще лучше — железным, и разглядывать так называемое величие человеческого духа в микроскоп, ибо иначе его и не узришь в бессмысленном кишении беспорядочно делящихся двуногих амеб.

— Ну, так кого прикажете спасать? — повернулся лицом к Свордену Ферцу белобрысый и уставился на него прозрачными северными глазами, в которых не обнаружилось ни тени насмешки, а только яростное отчаяние от того, что тот, ради кого он готов на все, растерянно молчит. — Приказывай! — он стиснул кулаки и прижал их к груди.