Черный Ферзь

Или это не догадка, а случайно услышанный и не ему предназначенный шепот из суфлерской?

— Не хочу своим появлением беспокоить бывшую. Дела у нее, кажется, пошли на лад, — сказал Сердолик. — Устроилась на работу в Институт Внеземных Культур. Наверное, нам следовало раньше развестись…

— Институт Внеземных Культур? — переспросил Парсифаль, почувствовав резкий озноб. И, забывшись, добавил — тихо, задумчиво, как-будто разъясняя самому себе:

— Сектор объектов невыясненного назначения…

— А, ты уже знаешь! Она тебе говорила?

— Да-да, — торопливо подтвердил Парсифаль, — говорила.

Липкий страх не отпускал, вцепившись в кожу мириадами щупалец, втягивая в свое ледяное и беспросветное нутро. Неужели ОНО?! Чего так ждали и чего так опасались? Ради чего пугали друг дружку страшилками на тему «что они могут сделать с Человечеством», а затем, устав и постарев, с не меньшим пылом принялись выдумать успокаивающие байки в стиле: «ну что они могут сделать с Человечеством?!»

Парсифаль ощутил почти неодолимое желание вскочить с жесткой койки, не задумываясь о благопристойном поводе, метнуться к себе и настучать дрожащими пальцами только ему известный номер экстренного канала.

В мутной пелене межмировой связи возникнет знакомая лысина, отсюда похожая на поверхность древней планеты, давно потерявшей атмосферу и беспрепятственно бичуемой космическими лучами, испещрившими ее бока пятнами, похожими на старческие веснушки. И к тому времени немного успокоившийся Парсифаль скажет в эту самую лысину кодовую фразу: «Хорек в курятнике», за которой, может быть, и последуют дальнейшие расспросы и прояснение всех обстоятельств, но, по большому счету, ему, лучшему другу чертовой дюжины, которая так и останется чертовой дюжиной, несмотря на потерю очередного члена, можно будет умыть руки… и готовиться к рутинному профилактическому осмотру очередного подопечного.

Возможно, не выдержав напряжения, он так бы и сделал, но в этот самый момент лежащий на койке имперский офицер открыл глаза и посмотрел на них двоих жутким взглядом изголодавшегося хищника, увидевшего перед собой беспечных жирных куропаток.

Превозмогая себя, Парсифаль растянул уголки губ и как можно участливее поинтересовался:

— Как себя чувствуете? — и обернувшись к Сердолику, нисколько не заботясь о том, что пациент его по всей вероятности прекрасно слышит, добавил:

— Как хочешь, а без смирительной рубашки я его с тобой не оставлю. Не имею права, — на что Сердолик промолчал, а может просто не успел ответить, формулируя убедительный контраргумент в духе Всемирной декларации прав человека, поскольку имперский офицер выпростал из-под одеяла руку, ткнул указательным пальцем в побледневшего Парсифаля и ясным голосом сообщил:

— Я тебе яйца вырву, цирюльник.

— Zum Teufel, er hat alles gehЖrt und verstanden?! — почти взвизгнул Парсифаль, готовый услышать из уст глубоко кондиционированного специалиста по спрямлению чужих исторических путей грубую аборигенскую тарабарщину, а отнюдь не правильный общемировой, причем столь умело пересыпанный оскорбительными обертонами и коннотациями, которые под силу даже не всякому узкому специалисту по абсцентной лексике.

— Не мог же я его оставить das wortlose Rindvieh, — усмехнулся Сердолик. Реакция Парсифаля его позабавила.

А Ферц, сев на койке и отбросив в сторону простыню, мрачно кивнул теперь уже Сердолику:

— И за бессловесную скотину ответишь!

Сердолик смотрел на зататуированное лицо Ферца, делавшее его похожим на Чеширского кота, которому вдруг крупно повезло провести всю свою жизнь не на дереве, вводя нетающей улыбкой в заблуждение наивных девочек, а на фок-рее пиратского корабля самого Барона Субботы, где зловещая ухмылка животного служила прекрасным дополнением к развешанным по мачтам трупам, в том числе и наивных девочек. Впрочем, вопрос о том, насколько можно оставаться наивным, ощущая как грубая пенька затягивается на горле, предоставлял, до поры до времени, широкое поле для домыслов.

Корнеолу вдруг показалось — это он сам, не к месту и не ко времени пробудившись от полуденной дремы, увязался за торопливым кроликом и попал в жуткий мир Страны Чудес, где каждый скрывает собственную суть под вычурной маской, и только он, Сердолик, отчаянно пытается выжить здесь, сохраняя столь дорогое ему лицо.

— Что тебе нужно, Ферц? — спросил Вандерер.

— Зажигатель, — ответил Ферц, и Сердолик нисколько не удивился столь странному желанию имперского офицера, продолжавшего скалить зубы в зловещей ухмылке. Более того, нечто подобное Корнеол и ожидал, ведь провалившись в кроличью нору заведомо оказываешься с мире сумасшествия, и если уж о чем и остается толковать, то лишь о формах подобной деменции и (очень и очень осторожно!) о медикаментозном облегчении симптоматики.

— Какого дьявола, умгекеркехертфлакш?! Зачем он тебе?! — воскликнул Вандерер, искренне изобразив удивление, за которым попытался скрыть страх.

Страх смердел. Так и следует вести себя высшему функционеру поганых тайных служб. Смердеть и портить воздух.