Черный Ферзь

— Представь, что некая сверхцивилизация по каким-то непонятным нам мотивам создала и запустила в различных мирах гигантские машины. Понимая, что спустя длительный промежуток времени эти машины необходимо будет остановить, демонтировать или просто сломать, и учитывая, что к тому моменту сама эта сверхцивилизация может или исчезнуть или вообще забыть о машинах, она предусмотрела дублирующий механизм контроля.

— Хочешь сказать…

— Да. «Чертова дюжина» может оказаться таким вспомогательным механизмом. Представители цивилизации, к тому времени расселившейся по ойкумене.

— Тогда понятно, почему я оказался хранитель Башни, ведь так? — Вандерер кивнул. — А остальные… дьявол, даже и не знаю как их называть… братья и сестры? Они тоже оказались причастными к подобным сооружениям вандереров?

— Более или менее… — уклончиво произнес собеседник. — Как ты понимаешь, все это пока гипотеза. Не хуже, но и не лучше других…

…Не хуже и не лучше. Во всех имелся серьезный общий изъян. Избыточность. Холодный прагматизм рассудка в них соседствовал с вычурной театральностью, с безумием маскарада, а если называть вещи своими именами — сумасшествием. Причем сумасшествием не тихим, и даже не тем, за которое прощается любой гений, искупающий эксцентричность поступков и злобную неуживчивость острым лезвием разума, которое, не будь оно прикрыто мягкими ножнами безумия, могло бы в клочья исполосовать податливую мякоть цивилизации, жирком наросшую на жестких мышцах сражающейся за свое существование обезьяны. Нет, даже на расстоянии невообразимого количества лет от разбросанных по Ойкумене артефактов ощутимо пованивало гнильцой чего-то, что не укладывалось в рамки разумного прагматизма, не говоря уж о морали, хотя бы и нечеловеческой.

Тот же саркофаг бросал вызов какому-либо серьезному осмыслению целей начатой сорок тысяч лет назад операции. Поручи подобное любому мало-мальски знакомому с технологиями спецопераций и слышавшему краем ухом о генокодировании, он бы немедленно указал бы гораздо более изящный путь подсадки и внедрения в интересующую его цивилизацию агентов влияния.

Достаточно слабенького передатчика, который, заметьте, без следа разлагается после срабатывания, и любое количество особей женского пола в пределах досягаемости оказались бы носителями видоизмененных нужным образом яйцеклеток, из которых впоследствии родились бы неотличимые на незаинтересованный взгляд отпрыски, кодированные на генном уровне для безусловного выполнения возлагаемой на них миссии.

Пожелай некто добавить к столь заурядной операции толику эксцентричности, то тут вообще можно обойтись без естественного оплодотворения, хоть тринадцать раз сотворив чудо непорочного зачатия, еще раз попинав железным говнодавом науки давно мертвое тело проведения божьего…

Все это мог сказать и рассказать Вандерер стоящему перед ним растерянному, напуганному человеку, но ничего не сказал и не рассказал. А просто вздохнул и продолжил:

— Ты мог бы нам помочь в ее проверке. Когда «чертова дюжина» появилась на свет, было решено, во-первых, не открывать им информацию о них самих и, во-вторых, дать им такие профессии, которые препятствовали их длительному пребыванию на планете. Тогда нам казалось, что это очевидные шаги, обеспечивающие безопасность человечества. Но, похоже, именно этого от нас и ожидали. Понимаешь? Если гипотеза верна, то «чертова дюжина» должна быть рассеяна по всей ойкумене, чтобы легче получить доступ к артефактам. А незнание обстоятельств своего появления на свет облегчает запуск программы.

— Хорошо. Теперь я все знаю. Я — хранитель Башни. Что ты… что вы от меня хотите?

Вандерер достал из хорошо ему знакомого ящичка сигареты, вытряхнул полусырую, пропитанную консервантом палочку, дождался ее высыхания, наблюдая как в багровом отсвете заходящего солнца от нее поднимаются розовые струйки испарений, закурил и сказал так, словно предлагал разделить с ним вредную привычку:

— Используй зажигатель.

Ферц первым нарушил долгое всеобщее молчание:

— Как я понимаю — он не лжет? Зажигатель уничтожен?

— Он не может лгать, — сказал Вандерер. — Не умеет.

— Вот именно! — выкрикнула бывшая жена Сердолика. — Не умеет! Он — чистый! Чистый! В белых одеждах!

— Прекрати истерику, — поморщился Корнеол. — Я вовсе не собираюсь умирать. Я вам докажу… — он осекся, как будто ему не хватило дыхание, но тут же продолжил с каким-то шутовским воодушевлением, свойственным лишь героям дешевых пьес. — Да, именно! Докажу! Практика — критерий истины, не так ли? Я вам докажу, что между мной и этой дурацкой штукой нет ничего… ни единой точки пересечения… — пальцы вцепились в свитер на груди и оттянули вязку, будто она не давала ему вздохнуть полной грудью.

— Ты противоречишь сам себе, сынок. Или ты все-таки солгал? — спросил Вандерер с внезапно возникшей надеждой, однако изрядно разбавленной усталостью и разочарованием. — Скажи, сынок…

Бывшая жена Сердолика сжала кулаки, выставив их перед собой, что выглядело бы смешно, если бы не жуткое выражение ее лица: