Чёрный фимиам (СИ)

Как же ей было плохо! Она и стонала, и скулила, и пол скребла ногтями. Казалось, потроха кто-то взял в горсть, стиснул и начал выкручивать, словно мокрую тряпку. Больно, воздуха нет, тело немеет. Слабость такая, что головы не поднять. Орать хотелось, а получалось только едва слышно подвывать. И чем дальше паскудник узкоглазый уходил, тем хуже делалось рабыне. В глазах мутнело, будто солнце гасло. Всё расплывалось. А потом повисла чёрная темень. Как ночь. Ослепла Кирга, разбойница и воровка. Хотелось ей визжать от ужаса, но могла она лишь задыхаться от боли.

Корчилась долго. А потом помаленьку пелена перед глазами начала спадать. Сперва очертания мебели появились, потом вся комната, а там уж и деревья за окном в закатном солнце, и витая кожаная плеть на диване. Всё-всё стало видно. Боль угасала. Но Кирга завыла ещё горше, потому что поняла: приближается её мучитель, а значит, скоро плеть запоёт в его руках и будет рабыне едва ли лучше, чем весь этот долгий мучительный день.

* * *

Кьен Тао, он же Гронк, прошёл в свои комнаты, неспешно переоделся и открыл малый сундук. Кирга, сжавшаяся на цепи около стены, затравленно смотрела, как хозяин достает кисет и отмеряет малую щепоть порошка.

— Подними голову, — это были первые слова, за весь вечер сказанные саворрийцем рабыне.

Взгляд воровки метнулся к плети, что лежала на краю дивана. Обречённо Кирга подняла голову и вдохнула невесомую чёрную пыльцу.

Гронка завораживало наблюдать за сосудами, когда Древний проникал в них, брал, занимал тело.

Вот и сейчас женщина, сидящая на цепи, сперва скривилась от отвращения, будто в неё вползал огромный слизень, потом лицо у неё застыло, но от рассудка волнами расходилась паника пополам с омерзением, которые медленно вытеснялись спокойствием. Затем отвращение исчезло, лицо разгладилось, взгляд успокоился и опустел.

А вот ощущение, идущее от Древних, Гронку нравилось — ровная гладь, что так радовала после беспорядочных чувств людей.

— Запомни мои слова, — заговорила, наконец, женщина низким мужским голосом. — Призывай, только когда это действительно важно. Многоликие взбудоражены. Не будем рисковать лишний раз.

— Понимаю, Повелитель, — поклонился Гронк.

— Теперь слушай. Беглец изменился. Мы не знаем, как это могло произойти. Слепок его мерцания можешь забыть. Он только собьёт тебя со следа. Возьми слепок его сестры, — с кончиков пальцев прикованной к стене женщины сорвалась тяжёлая капля разноцветного мерцания.

Охотник поймал её, и капля тут же просочилась под кожу, протекла от ладони к плечу, затем по ключице — к шее, а потом уж — к лицу и вспыхнула в глазах. Он увидел.

— Это слепок с её вещей, он нечёток и обманчив, но лучшего нет. Ищи всеми возможными способами.

— Да, повелитель, благодарю.

Древний в теле Кирги продолжил:

— Если сумеешь привести беглеца живым, награда тебя поразит. Однако если не получится, убей его и верни перстень. В худшем случае — просто убей и возвращайся.

— Я понял, повелитель. Но… есть ещё кое-что.

— Говори.

— Сосуд, чьё тело ты занял, — охотник показал на Киргу. — Она что-то сделала. Теперь я могу чувствовать других, только когда она рядом.

— Откройся.

Охотник привычно открылся Древнему, чувствуя, как невидимая сила неспешно прощупывает его. Затем эта сила ушла, а Гронк ощутил, как беззвучно заорала и забилась Кирга. Ощутил даже сквозь Древнего, что заполнял её. После недолгого молчания Повелитель сказал:

— Вы оба слишком далеко. Я не смогу это исправить на таком расстоянии. Когда будешь возвращаться, привези и её — целую и невредимую. Потому что если она умрёт, то даже я не берусь предсказать, вернётся ли к тебе чутьё.

В ту же секунду равнодушный взгляд Кирги потускнел. Древний ушёл.

* * *

Во второй раз приход Повелителя был уже не так мерзок. А может, пообвыклась. Кирга внимательно слушала разговор, однако когда господин, закончив ощупывать узкоглазого, обратил своё внимание на неё, воровка едва не тронулась умом.

Всё склизкое и чужое внутри тела одновременно пришло в движение, прощупывая её от пяток до макушки. Это длилось очень долго. Чуть ли не тыщу лет вся та мерзость, что заполняла рабыню, двигалась и двигалась, сводя её с ума.

А потом мерзкие ощущения прекратились, и Кирга, изо всех сил пытающаяся не потерять сознание, услышала слова повелителя перед тем, как тот вышел из неё. После дикого перемешивания уход уже не показался таким отвратительным, как прежде.

— Вот, значит, как… — она едва держалась на ногах, но держалась! И сверлила саворрийца ненавидящим взглядом. — Первое, что ты сделаешь завтра — купишь мне нормальную одежду.

Узкоглазый усмехнулся, неспешно подошел к дивану, взял плеть. Но Кирга не отступила, не склонилась. Она с вызовом посмотрела хозяину в глаза и продолжила:

— А сейчас снимешь ошейник. И больше пальцем меня не тронешь!

— Разумеется, — он усмехнулся и щёлкнул об пол плетью.

— Или я убью себя! — взвизгнула воровка. — На ошейнике удушусь! Вены перегрызу! С лестницы вниз головой прыгну! Станешь бесполезен хозяевам!

Она увидела, как дрогнуло лицо узкоглазого, и захлебнулась торжеством: