Черный Город

Хотя баллоны и свинцовый груз остались в автомобиле, я, пройдя со всем остальным оснащением на плечах от того места, где был припаркован мой «лэнд ровер», до дома — то есть двух блоков домов, — почувствовал, как у меня иссякли последние силы. Когда я наконец-таки открыл дверь своей квартирки, расположенной на мансардном этаже на Парижской улице (квартирки, доставшейся мне в наследство от моей любимой бабушки), и поставил тяжелую брезентовую сумку посреди маленькой гостиной, то первым делом сорвал с себя по дороге одежду и зашел в ванную. Там я встал под душ и попытаться при помощи сильной струи горячей воды изгнать из своего тела сырой холод, который проник в него, казалось, до мозга костей.

Смыв с себя всю грязь, приставшую ко мне в водах порта, я закрыл кран и подошел к зеркалу. Из него на меня смотрел смуглолицый мужчина — не красивый, не уродливый, в хорошей физической форме, но явно уставший, с отчетливыми темными кругами под глазами и отросшей за несколько дней щетиной, в которой кое-где уже проглядывали седые волоски. Во взгляде этого мужчины я прочел вопрос, отвечать на который мне не хотелось. «Можно поинтересоваться, чем ты, черт возьми, занимаешься?» — спрашивали меня его карие глаза.

Проигнорировав его вопрос, я вытерся и, обмотав полотенце вокруг бедер, рухнул на кровать — так, как будто меня свалили выстрелом.

— Пять минут, — пробормотал я. — Пять минут отдыха, а затем я встану и приготовлю обед.

Ничего подобного, разумеется, не произошло. Даже и двумя часами позже я все еще находился в той же позе, видя во сне разноцветных брюхоногих моллюсков, показывающих мне обручальные кольца.

Мобильный телефон довольно долго тренькал, прежде чем я осознал, что эти звуки не являются частью моего сна. Я с трудом поднялся с кровати и отыскал телефон в своей брезентовой сумке, все еще стоявшей посреди гостиной. Взглянув на светящийся дисплей, я увидел, что мне звонит мой большой друг, который когда-то был большим другом моего отца, — профессор Эдуардо Кастильо, работавший раньше преподавателем средневековой истории, но уже вышедший на пенсию.

— Привет, проф, — поздоровался я, с трудом вырываясь из объятий сна.

— Привет, Улисс, — мрачным тоном сказал профессор Кастильо. — Как там у тебя дела?

— Более-менее нормально. А вот ваш голос звучит как-то… необычно. Что-то случилось?

На другом конце линии воцарилось долгое молчание, и мне оставалось только догадываться, в чем заключалась его причина.

— Ты можешь приехать ко мне домой? — наконец спросил профессор усталым голосом.

— Конечно, проф. Когда?

В ответ опять последовало молчание.

— Ты можешь приехать ко мне поужинать часов в девять?

Хотя в свои пятьдесят с лишним лет профессор обладал завидным здоровьем, его странная манера разговаривать вызвала у меня на секунду-другую опасение, что у него появились какие-то серьезные проблемы со здоровьем.

— Надеюсь, вы себя хорошо чувствуете?

— Все в порядке. Не переживай. Так ты можешь ко мне приехать?

— Разумеется. Я приеду к вам поужинать.

— Спасибо, — сказал профессор и отключился.

В течение нескольких секунд я удивленно смотрел на дисплей телефона. Я мог лишь только предположить, что же все-таки произошло: профессор еще никогда не разговаривал со мной в такой манере.

Поскольку мой желудок требовал пищи, а заниматься стряпней мне не хотелось, я спустился в находившийся рядом с моим домом китайский ресторан в надежде, что и в такой поздний час мне смогут приготовить какую-нибудь еду. К счастью, ко мне отнеслись с пониманием, и двадцать минут спустя я уже уплетал за обе щеки большую порцию вкуснейшей лапши. Ловко орудуя в тарелке вилкой, я думал о том, что если в своей жизни еще не достиг дна, то, во всяком случае, уже довольно быстро к нему приближался — так, как будто к моим ногам был привязан увесистый свинцовый груз.

Так я сидел, погрузившись в свои мрачные мысли, пока вдруг не заметил, что я — последний клиент ресторана и что пять официантов-китайцев, скрестив руки на груди, смотрят на меня с нетерпеливым видом. Поэтому, чтобы не вызывать у них неприязни и желания наплевать мне в следующий раз в тарелку, я уплатил по счету и направился в бар «Кораблекрушение» — укромное заведеньице с очень подходящим для меня названием в самом центре Готического квартала. Я рассчитывал посидеть там за бокалом не очень крепкой текилы (к чему меня в свое время приучила моя бывшая подружка Кассандра), прежде чем отправиться на ужин к профессору Кастильо.

Этот маленький барселонский бар, разместившийся в корпусе старого судна (в нем стояло несколько старых деревянных столиков, на стенах висели выцветшие фотографии послевоенного времени, на столах лежали смятые бумажные салфетки, а по углам валялись кучки опилок), все еще являлся собственностью бывшего контрабандиста Антонио Романа, которому уже перевалило за девяносто и который передал все свои дела в руки внуков.