Черный Город. Родом из ада

Салли тоскливым взглядом рассматривала сахар, рассыпанный на облупленной столешнице. Девушка сжалась от страха. Отец опять проиграл в карты с Хайделлом и Алексом последние деньги, на выпивку ему не хватало, а похмелье мутным кофе не залить. И теперь любая, даже незначительная деталь могла довести его до крайней степени бешенства. А страдала всегда она, его дочь. Она просыпала сахар, потому что руки дрожали, ведь их покрывали синяки, как и все тело.

— ***! Руки из жо*ы! Не можешь родному отцу кофе сделать! ***! Бесполезная ***! — бормотал пьяница. Салли даже не пыталась уклониться от возможного удара, потому что с детства усвоила — будет только хуже.

Нельзя провоцировать отца, нельзя в тот момент даже плакать, потому что он считает любое наказание заслуженным.

Только потом, когда он уходил в очередной раз напиваться и делать долги банде Алекса, можно было закрыться в подобии своей комнаты, отгороженной давным-давно фанерой от разбитой «гостиной», и там вдоволь выплакаться. Только слез и хватало в этом доме. Да еще тумаков и бессмысленной ругани.

Вот и теперь девушка сжалась бесцветной исхудавшей тенью в ожидании пощечины. Но на этот раз не последовало. Салли облегченно вздохнула, она не любила появляться на работе с синяками на лице. Из-за ужасного внешнего вида ее не брали даже официанткой, только посудомойкой или уборщицей. Да еще работали пресловутые «права детей»: нельзя эксплуатировать труд. Конечно, вот только они не распространялись на остальную часть ее жизни.

За все эти годы отца так никто и не прижал, а Салли порой мечтала, что ее заберут. И, может быть, отдадут в другую семью, хорошую, где не делают больно без причин. Но время шло, а сочиненные детским сознанием сказки тонули в серости и апатии. Хотя она умела мечтать о простом. Но ей нравились и сказки, особенно ее задевала история о прекрасной Русалочке, которая пожертвовала всем ради принца. Лучше уж так, чем медленно сгнивать в огромной многоэтажке, где каждый второй либо торговал наркотой под крышеванием Алекса, либо окончательно спился-скурился. Похоже, полиция даже не совалась в их район.

Салли порой не понимала, как она до сих пор жива. Разве только благодаря тому, что отец иногда выполнял мелкие поручения для мафиози, но последние пару лет окончательно скатился, потерял даже призрачное положение в банде.

Дела пошли совсем плохо, отец только пил и проигрывал деньги, которые Салли зарабатывала в ближайшей закусочной, превращая кожу на руках в сморщенный наждак от миллионов помытых тарелок. Но отец почему-то упорно говорил, что это его деньги. Ах да, он позволил ей выжить, позволил не умереть с голоду в канаве, поэтому утверждал, что любит ее, а теперь настало время ей отдавать долг. Раз уж он очутился совсем на мели.

И весь ее мир: разваливающая неблагополучная многоэтажка, корыто с посудой и объедками в закусочной напротив и еще иногда школа, когда успевала. Все равно там не ждало ничего хорошо, школа не давала ей ровным счетом никаких новых шансов на будущее. Ее жизнь — это страх в отгороженном фанерой закутке, закрытом самодельной шторкой из простыни. Только это и спасало от пьяных компаний «друзей» отца. Пару раз забредал, занесенный каким-то ветром, сам Хайделл — брат Алекса — страшный человек.

Салли не припоминала, чтобы боялась кого-то больше, чем этого дерганного психа-наркомана. Отец прибить мог, но ему нужны были деньги с ее работы, а от Хайделла неизвестно, что стоило ожидать. Вот Алекс, конечно, тоже убивал людей, но не как маньяк и к женщинам не лез. Он восседал над всем этим безобразием, над всей их выгребной ямой рода человеческого. И с чувством превосходства правил ей в масштабах их мелкого мирка гнилых районов. А ведь где-то люди жили совсем иначе!

Несколько раз Салли проходила по центру Детройта, ей там нравилось, там было намного чище и красивее. Но она там лишняя. Еще в детстве она не понимала, почему люди сторонятся ее с отцом и почему не разрешают другим детям поиграть с ней. Почему все смотрят на нее со скрытой жалостью или презрением? Потом подросла и поняла.

И ее бесила последнее время жалость, написанная на лицах тех, кто еще не до конца утратил человеческий облик. Как, например, ее подруга-официантка из той же закусочной. Говорили, что на нее пару дней назад положил глаз Хайделл, а это не сулило ничего хорошего. Один раз его Алекс оттащил, а в другой… Правда, у нее был парень, очень мощный и не слишком умный громила. Она так открыто и говорила Салли, что выбрала его для защиты, а не из любви. Об этом чувстве окружение вообще знало до условности мало. Ими крутили выгода и страх. А хотелось бы испытать хоть раз в жизни любовь, а не жалость. И самой полюбить, хотя бы как та Русалочка из грустной сказки. Но жизнь длилась серой пряжей, тянущей к земле. Все чаще хотелось разделить будни отца: напиваться, забывать о себе… Но нет, даже случайная мысль о том, чтобы уподобиться этому существу, пронизывала омерзением.

— Куда пошла, сучка неблагодарная? — оборвал грубый голос ее унылые размышления-ощущения.