– Спасибо вам милая тетушка Клер. Я не много видела постоялых дворов, но подобного радушного приема не испытывала даже в некоторых особняках. Вы наверняка поселили нас в лучших покоях.
Трактирщица устало улыбнулась.
– Где вы видели мадам, чтобы в трактирах спали на перине? Я уступила вам мою комнату, ведь ваша девочка ещё очень мала, а значит, требует особого ухода.
– Это мальчик.
Тетушка Клер, беззвучно, чтобы не нарушить сон ребенка, всплеснула в ладоши.
– Бог мой, чистый ангелок! Его золотые кудри, натолкнули меня на мысль, что он девочка.
Обе женщины улыбаясь, глядели на дремлющее дитя.
– Погодите, я сейчас принесу ему теплого козьего молока.
Тетешка Клер заторопилась, исчезнув за дверью. Инесс огляделась, и, почувствовав из распахнутого окна легкое дыхание свежего ветерка, затворила дощатые ставни. Послышался негромкий стук в дверь. Чтобы не разбудить ребенка, девушка не произнеся ни слова, отворила дубовую створку. На пороге стоял мужчина лет сорока, невысокого роста, крепкого телосложения, сжимавший в руках дорожный сундук и кофр, принадлежавшие виконтессе.
– Ваши вещи, мадам.
Будто робкий слуга, произнес он.
– Спасибо, сударь, поставьте у стола.
Исполнив приказание гостьи, человек выпрямился и произнес:
– Моё имя, Паскаль Блеру1
. Мы с матерью и братом, являемся хозяевами, сей лесной крепости.На его суровом лице, изуродованном шрамом, промелькнула добродушная улыбка. Инесс, услышав имя мужчины, так же улыбнулась в ответ.
– Так вот где кроется разгадка названия вашей милой крепости, как вы соизволили назвать сие милое прибежище.
Трактирщик поклонился. В это время вошла тетушка Клер, поставив на стол глиняный кувшин, наполненный молоком. Узрев желание матери позаботиться о младенце, Блеру негромко предложил:
– Я хотел бы пригласить вас отужинать в нашем трактире. Трюш приготовил жаркое из зайца, подстреленного сегодняшним утром, а так же отведать сидра или вина. Невзирая на нашу глушь, в погребе имеются несколько бочонков неплохого анжуйского.
– Благодарю вас, любезный господин Блеру, но я не могу оставить сына…
– Что вы, Ваша Милость, не извольте беспокоиться! Моя мать присмотрит за малышом, к тому же вам не мешало бы отужинать и отдохнуть с дороги.
Под добродушными взглядами матери и сына, Инесс не устояла.
– Ну, что ж, пожалуй, вы правы, не мешало бы подкрепиться. Ведь у меня с самого утра маковой росинки во рту не было.
В сопровождении старшего из братьев Блеру, очень скоро, виконтесса оказалась под низкими сводами харчевни. Обеденный зал, если так можно назвать помещение, в котором оказалась гостья с провожатым, представлял собой небольшую комнату, где посредине стоял грубо сколоченный стол, окруженный лишенными изящества несколькими скамьями и табуретами. Под одной из стен, возвышался вросший в глиняный пол очаг, сложенный из огромных камней, где на металлическом крюке, висел над огнем черный от копоти казан, из которого доносились ароматы заячьего жаркого. Стены харчевни были увешаны связками из головок чеснока и букетами неведомых виконтессе трав. Под висящим на веревке копченым окороком, стоял маленький столик, где, на столешнице, меж долек нарезанных овощей, виднелась буковая доска, для разделки тушек птицы и мелкой дичи. За деревянной перегородкой, отделявшей описанное помещение от небольшой пристройки, виднелась дровяная плита, так же сложенная из бутового камня, разместившая на своей черной, металлической поверхности несколько некогда сверкающих медью кастрюль, позвякивавших крышками, приводимых в едва уловимое движение парами, вырывающимися изнутри посудин.
В харчевне было пустынно, лишь в торце стола сидели трое. Возле худощавого старика, в старенькой потертой куртке из непромокаемой ткани, какие носят нормандские рыбаки, Инесс узнала одного из мужчин встретивших её во дворе «Барсучьей норы», а так же Дидье, с аппетитом, уплетающего жаркое, из глиняной миски. Увидев женщину, в обществе хозяина харчевни, мужчины поднялись, поприветствовав виконтессу поклонами. И лишь Дидье бросился к её ногам, выражая столь нелепую благодарность, очевидно за то, что оказался в столь прекрасном месте, где так вкусно кормят. Взволнованный юноша твердил что-то невнятное, размахивая ломтем хлеба и тыча пальцем в мужчин, разделявших с ним ужин.
– Хорошо Дидье…я поняла, тебе здесь нравится. Я очень рада за тебя. Иди, поешь. Иди, будь любезен.
Вняв просьбе «хозяйки», которой он с тех пор как покинул приют, подчинялся беспрекословно, Дидье вернулся к трапезе, в компанию мирно беседовавших мужчин. В это время, Проспер, где-то раздобыл допотопное кресло, времен Карла IX2
, и украшенного тонкой, довольно изысканной резьбой, предложив его родовитой гостье.