Черный гусар. Разведчик из будущего

Когда барон вошел в кабинет, Петр возился с солдатиками. В этот момент у Игната Севастьяновича язык не повернулся, чтобы назвать его по имени. Наследник государственного трона выглядел совсем мальчишкой. Петр взглянул в его сторону только тогда, когда барон закашлял. Посмотрел пристально, по-видимому, оценил униформу гусара, так как тут же вернул одного из серебряных солдатиков, что сжимал в руке, на место. В спешке поставить его твердо на гладкую поверхность стола не смог, отчего тот тут же свалился на бок. А дальше был принцип домино. Вот только в этот момент наследника это уже не интересовало. И если свою супругу он оставил в Петергофе ради детской забавы, то теперь солдатиков кинул из-за гусарского мундира.

— Позвольте представиться, Ваше Высочество, — проговорил князь Сухомлинов, — прусский барон Адольф фон Хаффман.

От слов «прусский барон» глаза Петра Федоровича засветились.

— Прибыл к вам по личному распоряжению Ее Величества Елизаветы Петровны.

Протянул бумагу, но Петр ее в руки брать не стал. Зато взял колокольчик и позвонил. Тут же из соседней комнаты вышел негр.

— Нарцисс, позови мне писаря.

Пятясь спиной, негр выскользнул в ту дверь, через которую только что вошел Сухомлинов. Пока не пришел писарь, Петр осмотрел гусара с ног до головы. Все время молчал и лишь только раз спросил:

— В каких войсках Фридриха Великого вы служили, барон?

— Черные гусары.

Петр понимающе кивнул, хотел было что-то еще спросить, но тут в кабинет вошел Нарцисс.

— Писарь, — проговорил он, открывая дверь и пропуская того в кабинет.

С подносом (на котором чернильница и перо) в одной руке, в другой свернутая бумага, он поклонился князю и подошел к маленькому столику, на который Игнат Севастьянович и внимания не обратил. Поставил и приготовился писать. Вот только Петр неожиданно приказал:

— Мне нужно, чтобы ты прочитал бумагу, написанную моей теткой.

Писарь взял бумагу в руку. Сначала пробежался глазами по тексту и лишь потом начал читать:

— Указ Ея Императорского Величества Самодержицы Всероссийской из Правительствующего Сената. Объявление о монаршей воле…

Делал писарь это медленно, с паузами. Сначала по-русски, а затем переводил на немецкий, родной для Петра, язык. Елизавета позволяла наследнику создать «для государственного приличия» почетную роту, которая полностью и только подчинялась бы Петру Федоровичу. Затем указывалось число служивых. Игнат Севастьянович заметил, как сначала вспыхнули глаза великого князя, а затем, когда была произнесена цифра, неожиданно и быстро потухли. Петр сжал руки в кулаки, и было видно, что он еле сдерживался, чтобы не сорваться на отборную немецкую ругань. Мечта, казавшаяся, вот-вот воплотится во что-то существенное и у него появятся свои собственные солдаты (такие же, как у Фридриха Великого), которыми он может командовать, рушилась на глазах. Сухомлинов не удивился бы, если бы у этого взрослого ребенка на глазах выступили слезы.

— Подлинной за подписанием Правительствующего Сената. Сентября 2 дня, 1745 года. Печатано в Санкт-Петербурге при Сенате. Августа 4 дня 1745 года, — закончил чтение монаршей воли писарь.

— Вон! — вскричал великий князь.

Писарь попятился к столу, чтобы забрать свои причиндалы, но Петр Федорович вновь прокричал:

— Вон!

Топнул ногой. Взглянул на барона, а когда дверь за писарем закрылась, проговорил:

— Тетушка издевается надо мной, барон. — Выругался. Сделал это по-немецки, отчего слова прозвучали еще грубее.

Он обошел стол, плюхнулся в кресло и вытянул ноги.

— Она издевается надо мной, барон, — повторил он уже спокойно.

— Разрешите, Ваше Высочество, мне сказать, — попросил Игнат Севастьянович.

Петр взглянул на него.

— Ну, говорите, барон.

— Мне кажется, это лучше, чем ничего. Вам позволили иметь при себе роту, а это уже что-то. Глядишь, со временем удастся уговорить государыню на большее, ведь она опасается вас.

— Опасается меня? — переспросил Петр.

— Опасается. Она считает, что если у вас будет своя собственная гвардия, то вы совершите переворот и скинете ее с престола, как некогда она поступила с императором Иваном и его регентом Бироном.

— Но я не хочу править этой страной. Мне нужна моя Голштиния! Только там меня любят.

Барон понимающе кивнул.

— Я вас понимаю, Ваше Высочество, — проговорил он. — Я тоже скучаю по своей Пруссии. — Игнат Севастьянович вдруг признался, что в какой-то степени это было так. Видимо, та память, что осталась от Адольфа фон Хаффмана, не хотела никуда уходить. — Вот только в отличие от вас, Ваше Высочество, я не могу вернуться на родину.

— Почему? — спросил Петр.

Игнат Севастьянович хотел убить себя. Он уже мысленно ругал себя за необдуманные слова. Что будет, когда Петр узнает, что он вынужден был дезертировать из армии Фридриха Великого.

— Я участвовал в дуэли, но вынужден был бежать. Так как за это преступление мне грозила смертная казнь, — решил идти ва-банк барон.

— В дуэли?

— Из-за женщины, — проговорил фон Хаффман, не зная, как отреагирует князь. Поймет ли он его.