А когда тот ему любезно был предоставлен, попросил отвести его к молодому человеку.
— Но он же вооружен… — взмолился трактирщик, понимая, что в его богоугодном заведении начнут стрелять.
— Ничего. Как-нибудь справлюсь.
Молодая служанка, которой и восемнадцати лет, наверное, не было, проводила его до номера. Игнат Севастьянович попросил ее постучать в дверь, а затем приказал уйти. Та выполнила его просьбу и тут же со всех ног умчалась обратно в зал.
— Тысяча чертей! — раздался голос Иоганна Кеплера. — Я же просил не беспокоить. Уходите, или я начну стрелять.
— Успокойтесь, Иоганн, это я.
— Барон!
Тут же дверь открылась. Кеплер был взъерошен. В руке он сжимал мушкет жандарма. Увидев фон Хаффмана с подносом, он другой рукой втащил его в дверь и тут же захлопнул.
— Что случилось, мой друг? — поинтересовался барон.
— Мне кажется, что на меня началась охота, господин барон. Как только я въехал в городские ворота, так тут же ощутил на себе чьи-то взгляды. Потом мне удалось узнать, кому они принадлежали. Эти двое, по всей видимости, вербовщики, проводили меня аж до таверны. Один куда-то ушел, а второй остался внизу.
Игнат Севастьянович поставил поднос на стол и подошел к окну. Заметил краем глаза, как Иоганн накинулся на ужин. Даже пожалел, что не заказал вторую порцию. Потом посмотрел на улицу и только теперь обратил внимание, что у одного из столбов вертится мужчина в темно-синем кафтане, белом парике и треуголке.
— М-да. Дела серьезные. Вот только я не пойму, почему они вас не взяли в трактире?
— Одному богу известно. Может, не хотят привлекать внимание. Дождутся, когда я выйду из таверны. Проводят до ближайшего леса…
— …и там вас посвятят в гвардейцы Его Величества, — закончил за него Сухомлинов.
— Вот именно.
— Только сейчас вы не один, Иоганн, и они вряд ли решатся на вас напасть. Тем более вы им нужны живым. А мы уж вдвоем по-любому можем оказать сопротивление.
— Вашими устами, барон, да мед пить.
— Забудьте о них, мой друг. Давайте наедимся вдоволь, а завтра поутру выступим в путь. — Игнат Севастьянович достал ларец и поставил на стол.
— Я бы предпочел посетить кирху и помолиться, барон. Кстати, вы когда в последний раз исповедовались пастору?
Игнат Севастьянович задумался. А ведь верно. Со священнослужителями он давненько не общался. Последним, с кем ему удалось побеседовать с глазу на глаз, был пастор из его имения. Аж с апреля месяца, а на дворе уже середина осени. Неужели жизнь в Советской России сделала его атеистом? Нет, решил он, от Бога отворачиваться нельзя. Вот только религию поменять можно. И не только ему одному.
— Давненько, — признался барон.
— Вот то-то. Может, все наши неприятности из-за этого?
— Не думаю. Собор посетить нужно, но только не здесь и не сейчас. Вот как только выберемся из Кенигсберга, так сразу это и сделаем. По суше нам с вами ехать теперь опасно. Уж больно много желающих помешать нам.
— Что же делать, господин барон?
— Тебе сидеть и ждать. А я в порт пойду насчет корабля договариваться. Глядишь, кто-нибудь и согласится.
Игнат Севастьянович раскрыл ларец и начал извлекать содержимое. В основном украшения, доставшиеся ему от родителей. Мешочек с золотыми монетами. Их хватит не то что корабль нанять для плавания в Ригу, а даже на нечто большее. К тому же внутри оказалось письмо от отца. В прошлый раз, когда Адольф прибыл на похороны, у него просто руки не дошли, а потом, когда в тело вселилась душа Сухомлинова, уже не до этого было. Игнат открыл послание и начал читать. И чем дальше в текст он погружался, тем сильнее и сильнее бледнел. Наконец не выдержал и выругался. Отменно по-русски. Отчего тут же уловил на себе удивленный взгляд Кеплера.
— Я себя все время корил за смерть господина Мюллера, а оно вон как выходит, — пояснил барон. — Бюргер тот большой мразью был.
Объяснять Иоганну, с чего он сделал такие выводы, фон Хаффман не стал. Зачем посвящать человека в подробности «своей» жизни? Сейчас о будущем думать нужно, а не причитать, что все могло бы быть по-другому. Вряд ли судьба даст ему еще один шанс изменить прошлое. Игнат Севастьянович сложил все обратно в ларец и взглянул в окно. Наступил вечер, а это значило идти в порт было уже бесполезно.
— Ладно, — молвил он. — Нужно хорошенько выспаться. Вполне возможно, что завтра мы покинем Кенигсберг. Надеюсь, что ночью нас с тобой никто не потревожит.
Слова оказались пророческими. Никто за всю ночь не попытался проникнуть к ним в комнату. Зато сразу же, как только наступило утро, Игнат Севастьянович собрался в порт. Он извлек из ларца несколько монет. Запихнул их в кармана камзола. Сухомлинов уже собирался выходить, как за окном вдруг застучали капли дождя.
— Вот незадача, — прошептал барон, понимая, что в такую погоду не всякий согласится выйти в море. — Ну, если не удастся нанять корабль, то придется уходить по суше.
Фон Хаффман опасался, что со дня на день закончится навигация и не всякий согласится пережить зиму в незнакомых краях.
— Жди меня тут, — проговорил он, обращаясь к Иоганну.