Черный гусар

Мадатов кинулся было следом, но Бутков сгрёб его в охапку и почти понёс, потащил вдоль канавки. Прапорщик пробовал отбиваться, но руки старшего офицера держали его лучше стальных цепей.

Так, в обнимку оба преображенца добежали до Миллионной, пробрались к дому, где размещался первый батальон полка, тот самый, что нёс караульную службу в Зимнем. Прошли мимо часового и поднялись на первый этаж. Собственно, все осмысленные действия совершал штабс-капитан Бутков, прапорщик же, побарахтавшись поначалу и сообразив неравенство сил, мрачно подчинился почти неизбежному.

Бутков впихнул Мадатова в свою комнату, посадил на кровать и отскочил к двери:

— Хочешь — ударь, хочешь — убей. Но для начала, прошу тебя, выслушай!

Валериан подумал пару секунд, отпустил шпагу и опустился на одеяло.

— Государь Павел Петрович — мёртв, — начал Бутков. — Крепко мёртв государь. Сам видел. Ходил с графом Паленом и другими преображенцами... Мёртв курносый! — повторил он со скрытым и не до конца понятным слушателю удовольствием. — Так что теперь, Брянский прав, многое опять можно. И слово курносый можно выговорить, и козу Машкой назвать тоже вполне безопасно. Присягнула гвардия теперь Александру. Какой из него император получится, я не знаю. Ну да мне и дела нет до того. Я, Мадатов, так рассуждаю: нам с тобой, как нижние чины говорят, — что ни поп, то и батько.

Валериан вскинулся.

— Спокойно, Мадатов. — Бутков поднял ладонь, останавливая сослуживца. — Успеешь ты меня изувечить! Выслушай пока старшего. По чину, по возрасту, по уму!

— Государя убили! — буркнул Валериан.

— Убили, — спокойно согласился штабс-капитан. — Хорошо, что только его одного. Ты, я слышал, за императрицу вступился. Не дал отравить Марью Фёдоровну. Значит, понимаешь, как такие дела могут делаться. Насмотрелся у себя на Кавказе.

Валериан вспыхнул:

— Я за Кавказом живу. Жил, — поправился он мгновенно. — Мальчиком насмотрелся и наслушался, как люди за свои владения бьются. Мой дед своего брата убил. Всю семью его уничтожил. Хотел сам князем-меликом стать... Ханы, беки соседние тоже на своё кресло немного боком садятся. Но я думал, что здесь Россия! Не ханство Карабахское, не Персия и не Турция.

— Что Россия, Мадатов? Жаль, ещё никто истории страны нашей не написал. А то бы послушали, узнали, как и у нас во все века трон поливали кровью. Да что там Россия? Думаешь, в Европе государи до старости доживают? Английскому королю голову отрубили, французскому — машинкой оттяпали. Ну у нас императора шарфом задушили — велика ль разница, если подумать. Правда, отцу его тоже не довелось много поцарствовать, — Бутков размашисто перекрестился. — Зато матушка была хороша...

— Я присягу давал, — ворвался в паузу неугомонный Мадатов.

Бутков оживился:

— Напомни-ка мне, как ты там обещался: его царского величества государства и земель его врагам, телом и кровью... Так кто же тебе мешает? Имя? Ну не всё ли тебе равно, прапорщик, кто там во дворце восседает — Пётр, Павел, Александр, Екатерина? Твоё дело — от старшего приказ получить, младшему передать. И не кланяться — ни пулям вражеским, ни собственному начальству. Для этого другие характеры предназначены. Как этот Брянский.

— Кто же он?

— Бывший поручик наш. В девяносто седьмом вышел в отставку, неудобно ему, видишь, стало при Павле служить. Караулы, разводы, эспантоны, косички, букли. А теперь, должно быть, назад попросится. Теперь, думает, можно.

Он вдруг подскочил к постели и схватил Мадатова за плечи. Дохнул суровой смесью водки и лука:

— Ему — можно. Запомни, прапорщик, таким как он — можно! Всё и всегда! А нам с тобой — только иногда и отчасти... — Снова отошёл к двери и прислонился плечом к косяку. — Я тебе скажу, парень, в дела дворцовые и не пробуй соваться. Обещал нести государеву службу, так и тащи её до самой до смерти. Дело наше ты любишь, а стало быть, и научишься. Кому же на самом верху сидеть, пускай о том генералы наши заботятся. А таким, как мы, и без того заботы хватает. У нас рекруты, увальни деревенские, ни шагать, ни смотреть никак не научатся. Наше дело с тобой, Мадатов, из походной колонны боевые шеренги строить. Сейчас пока тихо, друг мой, но через год, через два большие дела начнутся. К этому нам и надо готовиться. Солдат учить, самим учиться. Чины хватать, но под картечью, не на паркете...

Подошёл к столу, забрал шляпу, брошенную небрежно. Надел, надвинул на парик, поправил угол над бровью:

— Я в Зимний. Наш караул там стоит... А смотри-ка, из полка кто там ходил в Михайловский? Аргамаков, полковой адъютант, Марин-поручик... Нет, он по службе там обретался... Ещё, может быть, двое, трое, в крайнем случае четверо... Так что пятна, может, и не останется. Но и славы не прибавится, это точно.

— А вы? — спросил Валериан. — Вы?

Бутков усмехнулся: