Черный Янгар

– И что ты там возишься? – спросила кейне, не открывая глаз. Тих был ее голос, но тем и страшен. Никогда нельзя было угадать наперед, похвалит ли Пиркко-птичка за усердие, бросит ли под ноги монетку или же велит в угловую комнату идти.

А то, коснувшись белоснежными пальчиками плети, и сама наказывать возьмется.

Тонкие запястья у кейне. Нежные руки, да сила в них отцовская.

И рабыня, поспешно отложив гребень, взялась за косы.

– Белые ленты не забудь.

Кейне к лицу был белый цвет. Выбрала она платье из белой шерсти. Набросит на плечи белый же плащ, соболями подбитый, и украшения наденет с полупрозрачным лунным камнем, который, поговаривают, только вельхо-колдуньи и носят.

От подобных мыслей руки задрожали сильнее обычного, и кейне недовольно нахмурилась:

– Ты что, пила?

– Нет, госпожа. – Рабыня опустилась на колени. – Простите, госпожа.

– Дыхни.

Точеные ноздри раздулись, и рабыня замерла в ужасе.

– Не пила, – сказала кейне, взявшись за плеть. – Тогда что у тебя с руками творится?

Синие глаза вспыхнули.

Поговаривали, шепотом, с оглядкой, не смея сами в сказанное верить, что будто бы нравится Пиркко-птичке чужая боль. Пьет она ее, как иные пьют вино. И от вида крови хмелеет. Оттого и ходит смотреть, как рабов порют, оттого и сама не стесняется руки марать.

– П-простите, госпожа, – язык прикипел к небу, – я волнуюсь.

– Отчего?

– Вы так прекрасны… и я хочу, чтобы ваша прическа была совершенна…

Синие глаза лишают силы.

– Ты прощена. – Холодная ладонь кейне касается щеки. – Поторопись. Меня отец ждет.

Она смежила веки, вот только руку от плети не убрала. И рабыня поспешила вернуться к прерванному занятию.

Пиркко улыбалась собственным мыслям.

Боятся.

Рабы. И слуги. И Советники, которые шипят клубком рассерженных змей, дескать, куда это годится, чтобы Севером женщина правила. За спиной шипят, но глянешь в глаза, и тотчас цепенеют.

Забавные.

Ничего-то они не сделают, побоятся против отца идти, да и Золотые рода поддержат Пиркко. Каждый небось уже корону на свою голову примеряет.

Выждут неделю и пойдут свататься.

Пускай себе…

Отец уже перебирает женихов, уверенный, что вновь поступит Пиркко так, как велено ей будет.

Ничего-то он не понимает.

Льется кровь.

Растет сила.

Еще день-другой – и полной станет. Тогда не нужны будут Пиркко ни Советники, ни мужья. Покорится Север нежной руке ее.

Отец ждал ее в покоях Вилхо.

Изменились они. Исчезли жаровни и меха. Открытые настежь окна зазывали ветер для игры, и он, благодарный, спешил вынести на крыльях своих запахи болезни и смерти. Вынесли столики с лекарствами и надоевший бронзовый таз, куда ежедневно собиралась кровь Вилхо. Горчила она изрядно. Пиркко, вдохнув полной грудью, улыбнулась: все-таки хорошо, что он умер. Надоел уже.

Отец, заняв кресло Вилхо, разглядывал собственные ногти, желтоватые и грубые.

– Хорошо выглядишь, милая. – Он улыбнулся и, поднявшись, обнял Пиркко. Крепко обнял, прижал к себе, дохнув в лицо перегаром и табаком. Колючая борода щеку царапнула. И платье помялось.

– Я стараюсь. – Пиркко мягко вывернулась из объятий. – О чем ты желал поговорить со мной?

Ерхо Ину прошелся по комнате, поднял флакон с розовой водой, которую так любил кениг, и, понюхав, скривился. Остановившись перед зеркалом – надо будет приказать, чтобы унесли его, – он долго перебирал кисточки для лица, гребни и накладки с темными волосами. Потом заговорил:

– Ты ведь понимаешь, милая, что мы должны определиться?

Кувшин с вином стоял там, где обычно – на низком столике для игры в шахматы. И кубки были.

– Мы можем торговаться, тянуть время…

Улыбаться.

И прикосновениями, взглядами дарить надежду.

Пиркко-птичка успела усвоить правила игры.

– Но как долго? – Отец повертел в пальцах баночку с золотой пудрой.

– И что ты решил?

Один кувшин и два бокала. Вино темно-красное, сладкое.

– Есть трое. Ирку Доно…

Он старше отца. Краснолиц, и глаза вечно слезятся. Еще эта мерзкая привычка губы облизывать. Но род Доно крепко оседлал Птичьи острова, и на зов Ирку откликнутся десятки кораблей.

– Тайло Ар…

Тоже немолод. На голове залысины, борода седая, куцая, нос огромен. И Тайло Ар вечно им шмыгал, тер, растирая докрасна. За Тайло стоит долина Кревень с ее источниками и жирной, черной землей, которая щедро одаривает род Ар живым пшеничным золотом. Но куда более известна конница рода Ар.

– И Гайто Оро.

Едва за сорок и собою хорош, вот только пережил двух жен, а третьей Пиркко становиться не желает. Но если сказать отцу, так разве послушает?

Ему важны сотни лучников, которые пойдут за главою рода.

– Мне никто не нравится. – Пиркко самолично наполнила две чаши вином. – Они все…

– Позволят тебе удержать трон.

Ей?

Ей позволят и дальше играть роль послушной жены. Власть поделят муж и отец. А Пиркко…

Птичьим крылом, лаская воздух, скользнула белая ладонь над кубком. И пальцы Пиркко сжались. Белесым глазом Акку блеснул лунный камень на перстне.

– Девочка моя. – Рука Ерхо Ину легла на плечо.

Грубая. Тяжелая. И стоит возразить, сожмется, оставляя синяки на нежной коже.

– Нет иного пути власть удержать.