Черный Янгар

Существо, столь отвратительное, что я цепенею. Белая кожа? Полупрозрачная, мутная, словно старая слюда. Синие глаза? Темные омуты-провалы под тонкой пленкой век. Волосы-паутина рассыпались по плечам, и шевелятся они вовсе не от прикосновений ветра, но сами по себе. Каждый волосок – живая нить. И нити эти протянулись к Янгару.

Опутали.

Проросли сквозь смуглую кожу.

– Она…

Я не успеваю задать вопрос, поскольку брухва хватает меня за руку, дергает и вытаскивает с завороженной дороги.

– Что она такое? – Я, просунув руки меж прутьев, хватаю посох брухвы. – Скажи, что она такое?

– Сумеречница.

Подумав, он добавляет:

– Молодая еще. Глупая, как ты. Не вошла в полную силу.

Посох выскользнул из моих пальцев.

– Погоди. – Я знала, что не смогу его удержать. – Почему ты мне помогаешь?

– Помогаю? Хийси тоже глупая. Не тебе. Не ей. Себе. Сумеречница все съест. Ничего никому не оставит. – Брухва скривился. – Сумеречницу убить надо.

Убить?

То, что было моей сестрой, уже не являлось человеком. Вот только я не умею убивать.

Он помнил, кем был.

Был?

Когда?

Раньше. Уже давно.

Забирался на вершину старого дуба, где ветви были тонкими и прогибались под его тяжестью. Страшновато было, потому как земля казалась далекой, но соколиное гнездо манило с неудержимой силой. Вдруг да птенцы есть?

Есть, конечно, недаром соколы кружат над поместьем, высматривают добычу.

– Янгири, ты опять забрался! – Мамин голос доносится снизу. А сама она выглядит такой маленькой, смешной. Платок сполз на плечи, и в маминых волосах блестят камушки. – Янгири, ты же можешь упасть, пораниться!

Что с того? На нижних ветках не интересно. И вообще, разве он, Янгири, не наследник? Отец говорит, что он должен быть храбрым. Сильным. Пример всем подавать.

И он, цепляясь за ветки, нарочно выбирая такие, какие потоньше, скользит вниз. Мама охает и ахает. Обнимает. Целует, не обращая внимания на его недовольство.

Он взрослый уже!

Мамины руки такие горячие.

Холодно как. Почти постоянно холодно, и холод этот с ума сводит.

– Очнись, – говорит кто-то и, вцепившись в плечо, трясет. Янгар спит и прекрасно сознает, что находится во сне. И человека на самом деле нет, но… он есть.

Знакомый. У него круглое лицо и голова налысо обрита. Сам он чудовищно толст, и старая хламида не скрывает необъятного тела.

– Ну же, малыш, ты можешь.

Что?

– Ты должен бежать.

Янгар почти вспомнил, как зовут этого человека. Но та, что стоит за его спиной, коснулась шеи. У нее ледяные пальцы, и прикосновения их неприятны. Но Янгару нравится смотреть в ее глаза, темно-синие, глубокие, как омут.

Эти глаза проникают в сны.

– Видишь, теперь он мой, – говорит та, что прячется за его спиной. – И останется моим.

Ее смех острый, как осколки стекла, синие и желтые в горсти.

Янгар высыпает их на пол и пытается собрать. Что?

На желтый ковер ступать нельзя, потому как ковер стоит дорого, куда дороже, чем Янгу. И хозяин разозлится, если раб испортит столь ценную вещь, ведь ноги Янгу грязны.

Хозяин сидит у окна и, устремив мечтательный взор на решетку, щекочет губы тонкой кистью. Он задумчив и сосредоточен. На коленях его лежит доска с драгоценной инкрустацией, и тонкий лист папируса ждет прикосновения кисти. Но нужные слова не идут на ум. И хозяин хмурится.

А Янгу ждет.

Он – глупый раб, который должен отнести еще не написанное послание.

Время…

Рядом с Янгу столик, отделанный пластинами из слоновой кости. А на столике – клепсидра. Падают капли воды, отсчитывают минуты.

Клепсидра стоит на самом краю.

И Янгу переступает с ноги на ногу. Осторожно. Медленно. Стараясь не привлекать к себе внимания. Хозяин вздыхает. А Янгу оказывается чуть ближе к столику.

Еще ближе.

И еще.

Когда хозяин, все же решившись, касается волоском кисти чернильной глади, Янгар добирается до столика. Он касается клепсидры острым локтем, словно невзначай, и та качается.

– Что ты там делаешь? – Хозяин вдруг поворачивается к Янгу.

– Ничего, хозяин.

Незаметный толчок, и клепсидра падает.

Лопается тонкое стекло, осколки разлетаются, и вода, окрашенная синей краской, марает желтизну ковра. Кричит хозяин, лицо его наливается краснотой, и, подлетев к Янгу, он хватает за волосы, бьет по лицу.

– Да я тебя!..

Порют старательно, до алого тумана перед глазами. Надо продраться сквозь него, но та, что стоит за спиной Янгара, не позволит ему сбежать.

– Ты мой, понимаешь? – Она смотрит прямо в душу. И бездна синих глаз ее пленяет Янгара. – Он мой.

– Только пока ты его держишь.

Этот голос тоже знаком, как и человек с ошейником. Он слишком вызывающе держится для раба. И Янгар помнил причину, когда-то давно помнил. Имя тоже. Был бой на краю леса.

Клинки в руке.

На поясе Янгара больше нет палаша: та, что стоит за его спиной, не настолько уверена в собственной власти.

И значит, от нее можно сбежать?

А глаза у раба синие, только бездны в них нет. Он похудел, и щеки ввалились, а нос сделался крупным, тяжелым. Кажется, его Янгар мог бы назвать другом. Он ведь думал о таком? Раньше.