Черный ящик

О грехах своих я вспоминаю ныне, перечитав сказанное: «Не будь чрезмерно праведным». А сейчас Небо взыскивает с меня семикратно. Дабы извлек я должный урок: не подставлять спину свою под удары и не «подставлять вторую щеку» (это не в традициях иудаизма), а поступать с нечестивым так, как повелевает нам Пасхальная хаггада. Ныне я подвергаюсь наказанию, а ты – всего лишь плеть, опускающаяся на мою спину. Лет пять-шесть прожил Михаэль Сомо с поднятой головой, лет пять-шесть было дано ему прожить, чуть-чуть распрямившись, – в роли отца, мужа, человека, а теперь с него требуют оплаты по счету, да еще с процентами, требуют, чтобы снова он стал нулем. Возвратился в прах, из которого он имел наглость попытаться выбраться наверх.

Сегодня вечером, в предзакатный час, отправился я в рощу Тальпиот, чтобы, как сказано в Псалмах, «возвести очи мои к горам, откуда придет помощь моя». Но где Сомо, а где горы? Горы молчали, не удостоив меня ответом на извечный вопрос: доколе будут радоваться нечестивые? Судия всей земли поступит ли неправосудно? Вместо ответа окутались горы тьмой. Кто я такой, чтобы жаловаться? Раввин Бускила посоветовал мне принять страдания с любовью. Напомнил, что вопросы эти оставались без ответа даже тогда, когда тысячелетия назад задавали их люди позначительнее и получше меня.

Горы окутались тьмою, не обратив на меня внимания, а я постоял там еще немного, дивясь движению ветра, ласкающего такого, как я, поражаясь звездам, являющим себя не человеку, а червю малому, – пока не стало прохладно. И тут-то я, кажется, постиг, что Сомо – ничтожно мал. Что горе его – как тень проходящая. И запрещено ему пытаться понять то, что повергает его в изумление. Лишь на миг задумался я о путях Провидения, на мгновение взалкал я смерти, и даже промелькнула во мне жуткая мысль: пойти и убить тебя собственными руками, – но уже в следующую секунду я передумал и сдался. К тому времени, когда выплыла луна, я уже успокоился, и душа моя застыла. «Дни мои – как тень склоненная, и я иссох, как трава».

Ну, а вы-то, мой господин? Вы-то как не боитесь? Куда устремите глаза Ваши? И к кому возденете руки, полные кровавых денег?

Правда в том, что Вы, хоть и являетесь, по-видимому, великим заступником арабов и ненавистником сынов Израиля, крови арабской пролили, как воды, во время войн, да и между войнами сгубили их немало. Между тем, как я, якобы националист и фанатик, во всю свою жизнь не пролил чужой крови. Ни единой капли! И по моей вине даже волос не упал с головы араба, несмотря на то, что и я сам, и предки мои сыты по горло и позором, и плевками, да и вещами похуже того. Я не причинил зла ни еврею, ни иноверцу, я всегда терпел и молчал. Вот вы считаетесь великим гуманистом, добросердечным, готовым на всяческие уступки, а я – жестокий фанатик. Вы – человек Вселенной, а я – ограничен, узок мой горизонт. Вы – лагерь мира, а я – замкнутый круг кровопролития. Почему же эта злосчастная клевета разлетается по свету, как на крыльях? Потому что Вам и Вам подобным приличествует слава, а мне и мне подобным – молчание. Наверняка по количеству пролитой Вами арабской крови стали Вы асом кровопролития. Но как же мы восхищались вами в юности! Как из нашего далека обращали к вам свои взоры! Великолепные герои! Сыны великанов! Возрожденные львы Иудеи!…

Но к чему мне спорить с Вами и изливать перед Вами свои обиды? Вы обязаны вернуть мне мою дочку в воскресенье утром, а после этого – ступай гореть в аду!

… Может, все здесь написанное ты прочтешь с презрительным смехом, передразнивая мой акцент, уничижительно отзываясь о моем менталитете, а она упрекнет тебя: дескать, «прекрати, негоже потешаться над несчастным», но и она не сможет сдержать улыбки. Что мною утрачено – то утрачено.

Не зря не дано было царю Давиду построить Храм. На Небесах запомнили зло, им совершенное: его руки были обагрены невинной кровью. Только наказание это не утешит тех, чья кровь пролита. Конечно, кому довелось родиться в качестве Сомо во времена царя Давида, тому и тогда приходилось несладко. Мы – солома в пыли. Полова пред лицом ветра. Порог, попираемый ногами.