Черный ящик

В садике, где на его счастье никаких старух еще не было, от быстрой ходьбы Акимову стало жарко. А потом и вовсе плохо. Солнце, уже достаточно разогретое, весь путь до дома прожигало ему спину. Тяжелое зимнее пальто давило на плечи и не выпускало наружу накапливающееся под ним тепло. Желание поскорее забраться под душ и освежиться только усугубляло положение – оно заставляло ноги двигаться быстрее безопасной для организма скорости.

Все кончилось тем, что прямо в ванной, в которую Акимов еще смог забраться, начался сердечный приступ. Это была самая страшная и жестокая пытка из всех, какими мучило его тело Веры Павловны. Оно собралось умирать. Акимов почувствовал это по холоду, поднявшемуся от пальцев ног до живота в ответ на первый и единственный сильный сердечный удар. После которого в груди поселился еж.

Пуская из глаз синие круги, с несоображающей головой, Акимов, хватая ртом воздух, скрючился на дне ванной. Состояние было адским – сверху хлестали струи, в груди кололо, а снизу задницу и хребет давила жесткая ванна.

Но физические муки были еще не всё. Акимов впервые испытал настоящий страх смерти. Когда еще немного и конец. Действительный, а не метафорический. А ему не хотелось умирать! Особенно теперь.

Сколько это продолжалось, он не знал. Но когда полегчало, Акимов первым делом закрутил кран – от бьющих по спине капель его уже тошнило. Потом… очень медленно и осторожно… он вылез из ванной… и медленно вытерся.

Чиркнув ладонью по запотевшему зеркальцу, Акимов увидел своё лицо. И впервые ему стало не противно, а жалко. Жалко синих губ, черных точек расширенных от страха глаз и красных пятен румянца на выперших скулах.

В комнате также осторожно и медленно, стараясь не разбудить успокоившееся сердце, Акимов надел чистые майку, трусы и штаны. И осторожно опустившись в кресло, Акимов выключился…

Возвращение к прерванной жизнедеятельности произошло без пяти два.

Снова нормально сгибались и разгибались ноги, вернулась относительная ясность голове, и свободно дышали легкие. В груди не кололо. Сильно хотелось пить.

Акимов, прислушиваясь к себе, дошел до кухни. Пока все было нормально. Напившись воды, он для надежности снова принял корвалол. После него Акимову стало совсем спокойно.

В интернете он выяснил способы самопомощи при сердечных сбоях подобного масштаба. Оказалось, что их немного – необходимо сосать нитроглицерин и жевать таблетки аспирина. Аспирин у старухи был. Взяв его с собой, Акимов поехал в Питер. К себе домой.

До города он доехал быстро, потому что в маршрутке пригрелся, укачался и уснул.

В Автово Акимов купил тетрадочку и зашел в кафе, где написал короткую записку. И поддавшись влиянию среды (кругом чавкали и пили) съел пирожок с какао. А потом спустился в метро.

Уже на эскалаторе Акимов начал волноваться, представляя себе встречу с женой. Чтобы не доводить себя до криза, он сунул в рот две таблетки аспирина. Разжевывать их не получалось, и Акимов их просто сосал. И поэтому все казалось ему горьким: шумный вагон, пассажиры, которых он разглядывал, пытаясь отвлечься от мыслей о жене, и сами эти мысли назойливо лезущие в голову.

На одной из станций напротив него села очень старая дама по общей помятости, количеству морщин и подбородков, близкая по возрасту Вере Павловне. И Акимову пришла в голову мысль, а вдруг и она такая же? Он принялся всматриваться в нее и искать признаки, подтверждающие наличие в ней иного существа.

Какими они могут быть? Акимов решил, это прежде всего одежда, взгляд и манера говорить. Самым достоверным критерием является взгляд. Его не подделаешь. Он абсолютно точно выражает внутреннее состояние. И потенциал. Взгляд – это выход вовне. Речь это начальное действие. Но здесь начинается раздвоение. С помощью языка можно себя проявлять, а можно и спрятать. Не говоря уже об одежде.

Глаза сидящей благообразной бабули были уставлены в одну точку, и никакой разумности не демонстрировали. Это либо сосредоточенность на мыслях, либо полное их отсутствие. Разговор? Проверка отпадала. Одежда? Никакой половой отчужденности – юбка, платок, туфли. А если внутри женщина? Но она могла бы…

Задумавшись, Акимов перестал следить за названиями станций и чуть не проехал свою «Лесную». Но успел вскочить и оставить вагон.

Наверху он для проверки позвонил на городской телефон домой. Трубку сняли. Акимов пошел к себе. Проходя мимо аптеки, Акимов для подстраховки купил себе нитроглицерин. От аспирина у него онемел рот, и это был единственный ощутимый эффект таблеток – нервозность, как прибывала, так и продолжала прибывать. С каждым шагом и с каждым сердечным ударом.

Идя по дворам, Акимов испытывал очень сложное чувство. Все было настолько же родным и знакомым, насколько враждебным и чужим. И родную и враждебную стороны представляла и символизировала жена.