Черный ящик Цереры

- А вы, собственно, можете подождать меня здесь. Зачем вам в кадры идти? Пустая трата времени, - он засмеялся. - Лучше подымитесь в триста восьмую к Урманцеву. У него для вас письмо от Евгения Осиповича... Нечто вроде инструкции. Он у нас неугомонный, Евгений Осипович. Любит, чтоб все быстро, шумно, масштабно! Широкий человек! И увлекающийся... Ну, я побежал.

Михаил остался один в большом, отделанном под мореный дуб кабинете. Застекленные полки с книгами, картины и фотографии, четыре телефона, стол для заседаний и письменный стол, заваленный бумагами, книгами и всякими мелочами, - все говорило, что хозяин этого кабинета человек не только солидный и заслуженный, но и разносторонний, немного безалаберный и не простой, ох, не простой...

Зазвонил телефон. Михаил не двинулся с места. Телефон продолжал настойчиво звонить. Михаил оглянулся по сторонам и нерешительно снял трубку. Но звонил не этот телефон. Он положил трубку на рычаг и взял другую. Спрашивали Орта. Михаил сказал, что его сегодня не будет. Он еще раз оглядел лакированные книжные шкафы, картины, висящие на белых шнурах, и пришел к выводу, что никогда не был в таком солидном кабинете. И почему-то вспомнил о своих мытарствах, когда ушел из НИИуглеобогащения...

- Ну, кто же так поступает? - всплеснула руками мать. - Сначала подыскивают работу, договариваются, а потом уж подают заявление. Что же теперь делать будешь? Ведь взрослый уже, пора жить, как все люди.

Он пошел в Институт физической химии.

- Что вы кончали? - спросил инспектор по кадрам. - Физфак или химфак?

- Горный институт.

- М-да. Ну, что ж, оставьте ваши бумаги и... наведайтесь в конце будущей недели...

- Я готов работать на любой должности, - сказал он профессору Забельскому из ФИАНа, - лаборанта, механика. Только бы мне разрешили самостоятельно экспериментировать.

Профессор дал свой телефон и попросил позвонить дней через пять. Михаил позвонил, но ему сказали, что Забельский уехал в длительную командировку...

...Он попытался попасть на прием к директору Института химической физики, крупнейшему ученому и видному государственному деятелю, но секретарь направил его в теоретический отдел.

Заведующий отделом окинул Михаила отрешенным взглядом и дал ему дифференциальное уравнение второго порядка... Потом Михаил совершенно случайно узнал, что профессор принял его за протеже одной знакомой. "Здорово я отшил этого "позвоночника", - сказал профессор, когда дверь за Михаилом закрылась. По знакомству можно стать даже министром, но только не ученым".

И профессор принялся искать очки, которые разбил неделю назад.

...Досадно и нелепо проходило время, дни сгорали впустую.

Родители уже не спрашивали его, как прошел день и когда, наконец, он устроится на работу. А он чувствовал, что начинает сдавать. Он уже готов был пойти в первое попавшееся учреждение, чтобы снова два раза в месяц получать зарплату, спокойно возвращаться домой и не ловить жалостные и недоуменные взгляды.

И, главное, не звонить. Не звонить по десять раз на день совершенно незнакомым людям, ссылаясь при этом на очень мало знакомых людей.

Конец мучительному и неестественному существованию положила совершенно случайная встреча со школьным приятелем Тишкой Давыдовым в задымленной шашлычной. Михаил скупо и стесненно рассказал ему о своем патологическом невезении.

Через неделю он уже работал в цирке. На "подготовку и разработку новых цирковых номеров, основанных на законах современной физики" (именно так было записано в бухгалтерской ведомости) отпустили большие средства. За три месяца Михаилу удалось оборудовать очень неплохую лабораторию, "В лучшем научно-исследовательском институте, - подумал он, - на это ушли бы годы". Его бурная деятельность довольно скоро нашла практическое выражение, обогатив программу известного иллюзиониста. К Михаилу стали относиться не только с уважением, но и с какой-то тревожной почтительностью.

- А у нас ничего здесь не взорвется? - спросил заместитель директора по АХЧ, - Все-таки физика - дело опасное.

- Я уже обещал не делать здесь атомную бомбу, - пошутил Михаил, - и постараюсь сдержать свое слово.

Счастливый иллюзионист получил эффектный номер с "самозажаривающейся яичницей", а Михаил выявил влияние поля индукционной катушки на опалесценцию метана в критической фазе. Он даже подготовил небольшое сообщение. Но для публикации его в одном из научных журналов требовалось направление от учреждения и акт экспертизы. Цирк для этой цели явно не подходил, и Михаил спрятал статью в папку. А месяцев через восемь он нашел в американском журнале химической физики сообщение об аналогичных исследованиях.

В первую минуту он огорчился, но потом успокоился. Зато от потаенного беспокойства и постоянного ожидания каких-то перемен избавиться было труднее. Казалось, что вся атмосфера насыщена тревогой и наэлектризована ощущением непрочности.