Черный ящик Цереры

- Вам знакомо, что я играл? - он повернулся ко мне и уголки его рта желчно опустились.

- Я плохо знаю музыку. Может быть, это Бах, или Мендельсон, Или Хиндемит...

- Случайно попали. Бах. - Он кивнул головой, и обрюзгшие щеки его обозначились еще резче. - Месса h-moll. Эти пьесы написаны для органа и большого оркестра. Синтез полифонии и контрапункта... Но не в том суть. Вы можете и не знать Баха. Совсем не обязательно его знать. Но... могли бы вы передать хоть часть тех ощущений, которые испытывали, слушая музыку? Или вы ничего не испытывали?

- Сейчас мне кажется, что мог бы. Я представлял себе это очень ярко.

- Что представляли?

- Музыку, которую вы играли.

- Это же абстрактнейшая вещь? - искренне удивился он.

- Все равно, были какие-то картины... Не сюжетные, нет, скорее олицетворение. Такой метафорический сгусток, - мне было трудно выразить свою мысль.

- Нечто вроде теории символов, - шепнул профессору Криш. - Может быть, именно здесь и заложен мост? Символ эмоции сначала рождает информацию о ней, а потом информационный пакет становится эмоциональной производной. Как вы думаете?

- Об этом потом, - оборвал его профессор и, наставив на меня распухший изуродованный палец, спросил, точно хлестнул бичом. - Вы знаете каббалу?

- Что-то читал об этом, но... Нет, не знаю.

- И я тоже не знаю. И знать не хочу. Но мне нужен кусочек пергамента с каббалистическими письменами. Дайте мне его.

- Н-но у меня же нет...

- Есть! Вы об этом не знаете, а мы знаем... Как меня зовут?

- Что?

- Я спрашиваю вас, как меня зовут.

- Господин профессор Бецалелис. - Я вспомнил предупреждение Криша и уже ничему не удивлялся.

- Вот именно, Бецалелис. Бе-ца-ле-лис! А о Леви ибн Бецалеле вы слышали?

- Нет. Никогда.

- Очень жаль. Возможно, я его потомок. Он Бецалель, а я - Бецалелис. Великий каббалист рабби Леви ибн Бецалель, говорят, жил в конце шестнадцатого века в Праге. Он создал из глины великана - Голема и вдохнул в него жизнь при помощи куска пергамента, исписанного именами ветхозаветного бога. Голем всесилен. Для него нет ничего невозможного. И он полностью покорен воле своего создателя. Он может творить добро или зло. Я хочу, чтобы он сделал людей лучше. Но как сделать людей лучше? Нужно облегчить им жизнь, и они станут добрее. Накормить и одеть их, избавить от тяжелого труда, и у них появится досуг для чтения моралистов, тяга к наукам и искусству. Для этого я и создал своего Голема... А может, мне это только так кажется? И создал я его из-за одного лишь любопытства, которое всегда толкает исследователя к чему-то непознанному, а порой и к недоступному... Лягушку к змее тоже, возможно, толкает любопытство исследователя. Но я о другом. О моем Големе. Я создал его, но у меня нет волшебного пергамента. Как вдохнуть в него душу? Продайте мне вашу тень, достопочтенный Петер Шлемиль. Я должен оживить Голема... Короче, согласны вы быть моим сотрудником?

- Простите, господин профессор, конечно, хочу, очень хочу. Но я никак не разберу, где кончается сказка... Не пойму, где начинается шутка. Вы это всерьез, господин профессор?

- Серьезно, Виллис. Абсолютно серьезно. - Криш резко повернулся ко мне и смахнул с рояля на пол стопку книг.

- Что вы делаете, сумасшедший? - вскрикнул профессор. - Это же альдины10, настоящие альдины! Вы хоть знаете, что такое альдины? Вы слышали?

- Простите, профессор. Я нечаянно, - он нагнулся и стал осторожно собирать с пола пропыленные томики. - Я знаю, это очень ценные издания... Такие, с дельфином вокруг якоря. Пятнадцатый век.

- Пятнадцатый! Шестнадцатый! Это же целое состояние! Я достал их, чтобы проститься с ними. Им цены нет. - Он трепетно и нежно погладил корешок. - Но придется продать их, Силис. Она ведь пожирает столько денег!

- Нет, профессор. Не надо. Лучше я продам свою маленькую яхту. Знаете эту голубую красавицу? Класс "дракон"! Четыре рекорда! За нее дадут хорошие деньги.

- А что вы думаете?! И яхту придется продать, и штаны тоже. Она съест нас! Съест вместе с потрохами и с этим молодым человеком, если он не раздумает идти к нам. Но, как говорил мой отец, дай бог ей здоровья, лишь бы не болела... Вы можете оживить ее, Петер Шлемиль?

- Ради бога, профессор, объясните мне, о чем идет речь! Я же совершенно ничего не понимаю!

- Ладно... Хватит парадоксов. Отведите меня в кресло, Силис! Вот так... О, уже солнышко выглянуло! Ступайте за водкой, Силис! Ступайте, ступайте без всяких разговоров! А мы пока поговорим. Почему вы не трогаетесь с места? Морфий, по-вашему, лучше? Да? Идите же!

- Только один стакан. Перед сном.

- Хорошо, хорошо! Сами нальете. Отправляйтесь. И еще я не отказался бы от хорошей колбаски.

Он откинулся в кресле и прикрыл глаза. Птицы за окном неистовствовали. Капли искрились. И зелень, казалось, была напитана медом.

- Раскройте окно, - сказал он, устало прижимая ладонь к лицу. - Не все окно. Только форточку.

Тугой влажный ветер принес цветочное благоухание и пронзительный запах сосновой смолы.