Черный ястреб

— Где-то здесь есть щипцы для сахара и чайные ложки. Мэгги положила столовое серебро в буфет, а это огромный соблазн для воров. Поэтому я убрал его с глаз долой. Только женщина, которую Мэгги присылает убираться, постоянно прячет его куда-то. И делает это нарочно.

— Иногда слуги хотят хоть в чем-то уязвить хозяев. Мне часто доводилось быть в услужении, поэтому я понимаю эту женщину. — Жюстина приподняла стоящие на блюдцах чашки. — Я не пойду искать щипцы для сахара, потому что они скорее всего тоже надежно спрятаны. Мне два куска. Я не возражаю, если ты возьмешь их пальцами.

Сунув руку в сахарницу, Хоукер достал несколько кусков сахара. Один он опустил в свою чашку, а два — в чашку Жюстины. При этом он не отрывал взгляда от лица девушки.

— Мы с тобой в постели. Ну что тут скажешь?..

Жюстина, которой доводилось произносить вслух немало непристойных слов, спеть немало непристойных песен, теперь не могла вымолвить единственного слова согласия.

— Ты хочешь… — Хоукер сделал неприличный жест.

Жюстина кивнула.

— Вот уж воистину скучный день, который не преподнесет никаких неожиданностей.

Хоукер отошел в сторону, снял куртку и повесил ее на вбитый в стену колышек. Под курткой оказался жилет такого яркого бордового цвета, что Жюстина непроизвольно зажмурилась. На специальном ремне, закрепленном на плечах, висел чехол для ножа, из которого виднелась рукоятка. Ремень был повешен на другой колышек. Хоукер закатал правый рукав и отстегнул еще один чехол с ножом. Широкие рукава его рубашки были несколько старомодными, но зато в них легко было спрятать оружие.

Хоукер разоружался. И это обнадеживало.

Слой растворившегося сахара в чашке Жюстины вращался на дне подобно шелковой ленте. Девушка пила чай, наблюдая за Хоукером поверх ободка чашки.

Когда он развернулся, она обнаружила, что он возбужден. Очень возбужден. По ее спине пробежал холодок, как если бы она вдруг сделала шаг в никуда, и сердце учащенно забилось.

Хоукер подходил к ней неторопливо, с безразличием хищной птицы, заходящей к своей жертве с тыла. Оказавшись рядом с Жюстиной, он облокотился на обрамляющие камин камни. При этом Хоукер совершенно не обращал внимания на то, что происходит у него в штанах. Он не собирался позволять собственному возбуждению руководить собой. Казалось, предложение девушки совсем его не заинтересовало.

Зато Жюстина совершенно не знала, что теперь делать Она сама искала этого, искала Хоукера. Но теперь происходящее привело ее в замешательство.

«Я не должна нервничать, — убеждала себя Жюстина. ведь я расстегивала штаны множеству мужчин».

Она представила, как гладит выпуклость на штанах Хоукера и как его плоть становится еще больше и настойчивее от ее прикосновения. Своими руками и губами Жюстина доводила мужчин до исступления. Слишком хорошо ее этому обучили.

Мысль об этом неотступно преследовала се. Она вспоминала не о голоде. Не об унижениях. Не о часах ожидании в коридоре, пока один из клиентов не позовет, чтобы причинить ей боль. И даже не о боли.

Жюстина часто просыпалась посреди ночи, дрожа и покрываясь потом от сознания того, что ей приходилось делать. Отрабатывать перед зеркалом соблазнительные улыбки. Сладко лгать и притворно восхищаться. Искусно ублажать многочисленных мужчин. Она не притворялась шлюхой. Она действительно ею стала.

Ей никогда не очиститься от этой скверны.

— Эй! — Хоукер обхватил ладонью щеку Жюстины. Она была теплой, потому что он недавно держал в руках чашку с чаем. — Эй, Сова! Это всего лишь я.

Ничто не могло быть более мужественным, чем эта твердая шершавая ладонь, лежащая на щеке Жюстины. Она вдруг стала предметом решительного и сосредоточенного желания. И желал ее Хоукер. Желание вызвало напряжение в его душе и теле. Такое же острое и неумолимое, как один из его ножей. Жюстина прочла это в единственном прикосновении к ее лицу.

Вскоре он войдет в нее, и она его примет.

Мужчина. Внутри нее. Жюстина ждала, что ее настигнет одуряющий приступ тошноты, но этого не случилось.

Хоукер провел подушечкой большого пальца по скуле девушки, ощущая мягкость ее кожи. Странно было обнаружить, что такая женщина, как Жюстина Дюмотье, оказалась мягкой и нежной на ощупь. Ее зрачки превратились в крошечные темные точки.

Прикосновение к коже Жюстины приводило Хоукера в смятение, поэтому он убрал руки и сложил их на груди.

— Почему я? Почему здесь? Почему сейчас?

— Ах вот оно что! Тебе нужны причины?

Жюстина сжалась, ссутулила плечи и мрачно посмотрела на молодого человека.

— Я слышала о тебе много интересного, и мне стало любопытно. Неужели так странно, что я хочу приятно провести вечер с… со старым другом? Когда-то мы были почти друзьями, разве нет? Хотя это и мешало нам. Так что нет причины, по которой мы не могли бы доставить друг другу удовольствие.

— Удовольствие? — Стало быть, она не питала к нему страсти. Ничто в Жюстине не выдавало этого.

— И часто ты это делаешь? Ложишься в постель с мужчинами?

Ты знаешь, кто я такая. Нет ничего, чего бы я не знала о плотской стороне взаимоотношений. Но ведь это не ответ на вопрос Хоукера…