Читаем Черный ирис. Белая сирень полностью

Черный ирис. Белая сирень

В ночь скорбей три девы трех народовДо рассвета не смыкали вежды —Для своих, для павших в ратном поле,Шили девы белые одежды.Первая со смехом ликовала:«Та одежда пленным пригодится!Шью ее отравленной иглою,Чтобы их страданьем насладиться!»А вторая дева говорила:«Для тебя я шью, о мой любимый.Пусть весь мир погибнет лютой смертью,Только б ты был Господом хранимый!»И шептала тихо третья дева:«Шью для всех, будь друг он, или ворог.Если кто страдая умирает —Не равно ль он близок нам и дорог!»Усмехнулась в небе Матерь Божья,Те слова пред Сыном повторила,Третьей девы белую одеждуНа Христовы раны положила:«Радуйся, воистину Воскресший,Скорбь твоих страданий утолится,Ныне сшита кроткими рукамиЧистая Христова плащаница».РусьНочью выходит она на крыльцо,Пряди седые ей хлещут в лицо,Плачут кровавые впадины глаз,Кличет она в свой полуночный час:Ветер! Ты будешь мне сына качать!Просит тебя его старая мать!Ветер, спеши! Подымайся! Пора!Видишь, за городом злая гора?Видишь — чернеет над нею качель? —В этой качели его колыбель…Кто невзлюбил твоей доли, земля,Тех к небесам подымает петля!Ветер, неси мою песню, неси!Кланяйся сыну от старой Руси!Я волчьей пеной вспоила его,Чтоб не робел, не жалел ничего.Вот и высок его гордый удел —Он, умирая, на солнце глядел…Молод он был, чернобров и удал,Клекот орлиный его отпевал…Кто невзлюбил твоей доли, земля,Тех к небесам подымает петля!Ветер! Неси мою песню, неси!Кланяйся сыну от старой Руси!Долгие зимы я пряжу пряла,Вольные песни в ту пряжу вплела,Терпкой слезою смочила кудель —Вышла на славу петля из петель!Крепкой рукою скрученный канатВетер качает и крутит назад.Север и запад! И юг и восток!Все посмотрите — каков мой сынок!Кто невзлюбил твоей доли, земля,Тех к небесам подымает петля!Ветер, неси мою песню, неси!Кланяйся сыну от старой Руси!Старой, исплаканной, темной, слепой…Песню мою над сыночком пропой!НежитьТихая заводь

У каждого моря, у большой реки и у бурного озера есть своя тихая заводь.

Вода в заводи прозрачная, спокойная. Не шуршат камыши, не рябится гладь. Затронет крылышком стрекоза или вечерний комар, длинноногий плясун, — и то уже событие.

Если подымешься на крутой берег да взглянешь вниз, — сразу увидишь, где она начинается, эта тихая заводь. Словно по линейке отрезана чертой.

Там, на большом просторе, тоскуют и мечутся волны. Мотаются из стороны в сторону, как от безумия и боли, и вдруг последним, отчаянным усилием прыгнут, взметнутся к небу и снова рухнут в темную воду, и рвет ветер клочья их бессильно-бешеной пены.

А в заводи, за священной чертой, тихо. Не бунтуют волны ее, не рвутся к небу, но небо само приходит в нее, днем — лазурью и дымными тучками, ночью — всею тайною звезд.

Усадьбу зовут Камышовкой.

Видно, когда-то была она на самом берегу реки. Но река отошла, бросив на память маленькое синеокое озерко — утиную радость, да кучу жесткого камыша, растущего в палисаднике.

Усадьба заброшена, забита, заколочена.

Жизнь теплится только во флигеле — кривоглазом, покосившемся домишке.

Живут в нем отставная прачка и отставной кучер. Живут не просто, а сторожат барское добро.

Перейти на страницу: