Черный Иркут

Планерный кружок в моей жизни появился неожиданно. Таких, кто бредил авиацией, в классе оказалось пятеро: Вовка Савватеев, Сашка Волокитой, Витька Смирнов, Герка Мутин и я. Действовал кружок при авиационном заводе, неподалеку от той самой Парашютки, где я впервые увидел летящий планер. С нас потребовали справки: медицинскую, об успеваемости и комсомольскую характеристику. Последний документ написала Катя. И я с удивлением узнал, что у меня есть «несомненная склонность к гуманитарным предметам». «Надо же! Увидела то, чего я и сам не подозревал, — подумал я. — Только в кабине планера сцены не предусмотрено. Вот если бы я подавал заявление в театральный…»

Эту характеристику прочли и забыли. Ходить в планерный кружок было далеко — через поле, через отвалы и превращенные в свалки буераки. Там, как говорили, в норах и времянках прячутся бездомные бандиты. Но нас, выросших не в пробирках и колбах, это обстоятельство не смущало. Занятия проходили по вечерам, мы топали в кружок после уроков, а возвращались домой за полночь. Возле скотоимпорта пути пацанов расходились. Особенно неприятно было идти одному по заснеженному полю, где за каждым кустом чудился притаившийся бандит…

— А кем ты хочешь стать? — спросил я в свою очередь Дохлого.

— А я уже стал.

— Кем?

— Я хочу жить так, как я хочу: не занимать, не просить, не заискивать. Пусть лучше меня просят.

— Это же не профессия.

— Я построю дом, привезу в него сестру, а сам уеду. Хочу мир посмотреть.

Мир! Мой мир пока что простирался недалеко. Летом несколько раз ездил на станцию Куйтун к бабушке, с отцом на машине — к тетке в Заваль. Еще были ежегодные поездки на Байкал и далее по монгольскому тракту в Тункинскую долину. Туда мы отправлялись с отцом собирать ягоды: семья большая, жили мы бедно и тайга была хорошим подспорьем.

Лобное место

Мы еще раза два вместе с Катей сходили в клуб. Но потом что-то пошло не так, на уроках Катя стала прятать от меня глаза. Причину я нашел быстро; Олег сообщил, что видел ее в кино с Дохлым. Я сильно расстроился, даже потерял сон. Со злости решил больше не посещать репетиции и вообще не разговаривать с Катей. А Дохлый каков — еще другом называется! Была бы в предместье другая школа — я бы точно перевелся туда.

Один из моих лучших друзей Вадик Иванов неожиданно ушел из школы и поступил в ремесленное училище, которое находилось при авиационном заводе. Поздним вечером явился ко мне домой в ремесленной форме и стал рассказывать, как там хорошо и интересно. «А может, и мне пойти в ремеслуху?» — мелькнуло в голове. Когда мы с Вадиком распрощались, я заявил маме, что тоже хочу в ремесленное.

Подумав, она ответила:

— Воля твоя, но ремесленное от тебя никуда не уйдет. А если хочешь чего-то большего — учись дальше. Пока мы живы и здоровы. Кто знает, что будет потом?

Мама как в воду смотрела: когда я заканчивал школу, не стало отца. И неизвестно, как сложилась бы жизнь, пойди я в первый класс годом позже, как предлагала завуч Евгения Иннокентьевна, узнав, что мне еще нет семи лет. Мама тогда настояла, и я подтвердил, что буду учиться на одни пятерки.

У Вадика в ремесленном дела пошли в гору, его хвалили и даже вывесили его фотографию в училище и военкомате — как лучшего призывника. Моя же жизнь пока текла все тем же привычным порядком: дом, школа, летом — огород, почти ежедневные походы на Ангару, игры в футбол.

И тут появилась Катя со своим театром. Театр я принимал, а вот Дохлого рядом с Катей принять никак не мог. Уж лучше бы он крутил и стриг сарлычьи хвосты в Монголии! Злость — плохой советчик. Недаром Анна Константиновна говорила: «Юпитер, ты сердишься — значит, ты не прав». Дальше все покатилось по законам жанра: я рассорился с Катей. Произошло это некрасиво, хотя кто скажет, что ссоры бывают красивыми? Некоторое время обиду я держал при себе. Да, переживал, но терпел. А потом прорвало.

Во время репетиции, когда я не смог вспомнить заученного текста и начал куражиться и представляться, она вдруг, поглядывая на меня, как показалось, с жалостью взрослого человека, продекламировала:

Ты посмотри-ка,
Кто к нам приехал
Из Пуэрто-Рико!

Я решил не оставаться в долгу и, вытянув вперед нижнюю челюсть, почти прорычал:

Мы ползем по Уругваю —
Ваю-ваю!
Ночь хоть выколи глаза.
Слышны крики: «Раздевают!
Ой, не надо, я сама!»

Она подошла и зажала ладонью рот: мол, лучше помолчи со своими блатными замашками. Я схватил ее за руку, и мы вроде шутя, а потом всерьез начали бороться. Неожиданно она, сделав подножку, повалила меня на пол. Все засмеялись. Выкрикивая что-то обидное, я выскочил из класса и с этого дня перестал посещать репетиции.

Через несколько дней на школьной перемене Катя, преградив дорогу в мое сиюминутное будущее, как ни в чем не бывало сказала с улыбкой:

— Ты не дуйся! И приходи на репетицию. А если хочешь, вечером можно в кино. На мылозаводе показывают «Кортик».