Черный истребитель

Потом у Кэсс случился провал в сознании, а когда оно включилось, она беседовала с Рином, причем на семейные темы, и была абсолютно трезва и адекватна.

– Эссох… Эссох, - Кэсс задумчиво качала головой. - Рин, ты из семьи губернатора Алгеды?

– Да, приемный ребенок.

Кэсс понимающе кивнула. Брать приемных детей, сирот или отказников, считалось почетным и среди знатных родов. Они воспитывались наравне со своими, считались членами дворянского сословия, вся разница была в наследовании имущества и титула - эти дети не могли передать титул потомкам, если приемные родители не устраивали им соответствующий брак.

– Многовато нас тут вдруг с этой планеты… - сказал Рин.

– Ты о чем?

– Да этот, скотина Эскер, тоже наш земляк.

– С какой стати? - в безупречном столичном выговоре эсбэшника Кэсс не уловила ни единой нотки родного ей акцента.

– Я своих узнаю… Поспорим? - протянул руку Рин.

– Нет уж, не буду я с тобой спорить. Лучше выпьем.

– Выпьем! - тут же присоединилось к этому предложению еще несколько человек.

И они выпили.

Где-то неподалеку Эрг вразумлял бармена на тему того, что слово "хватит" сегодня он произносить не должен. Мальчишка был из персонала десантников, причем совсем молоденьким, и чего-то явно не понимал. Непонимание уже стоило ему синяка под глазом, дальнейшее непонимание грозило свернутой челюстью. Кто-то из ребят Эрга вяло пытался вмешаться, но Эрга нужно было оттаскивать от бедолаги бармена силой, а по фигуре Эрг больше годился не в пилоты, а в борцы-тяжеловесы, и затея была явно безнадежной.

Бедный мальчик, без всякой жалости подумала Кэсс, оглядывая зал. Зрелище не для слабонервных - полсотни крепких и совершенно сумасшедших людей, которым "позволено все". И которым наплевать на то, что позволено, а что - нет, потому что позволено все, кроме одного - вернуться назад, оказаться в воздухе и изменить ситуацию. И эта невозможность исправить, помноженная на невозможность смириться - черное безумие, в котором любое слово, любая мысль становится ключом, открывающим двери ненависти ко всему миру.

Экая философия в пьяную-то голову лезет, подумала Кэсс, и усмехнулась. Философствуй, не философствуй, а кончится все одним - погромом. Потому что табуретку можно уничтожить, она под рукой и не может сопротивляться. А собственное отчаяние не поставишь перед собой, не дашь пинка.

Терять они не умели, вот в чем дело. Никак не давалось это умение - отпустить прочь из своих рядов одного своего, командира или подчиненного. Тот, кто погиб - он не имел права уйти, оставив всех остальных, не имел права разрывать связи.

– Пей, - вложил ей в руку стакан Истэ, видимо, заметив по лицу Кэсс, что ее тянет в размышления. Думать было нельзя - каждая мысль была все тяжелее и нестерпимее.

И они пили…

Кэсс заплетающимся языком повествовала Эрти и Сэлэйн о какой-то истории из детства. Парочка слушала жадно, и стоявший за плечом со стаканом в руке Рон прислушивался тоже - она исключительно редко говорила о своем прошлом, о чем-то, выходившем за пределы их повседневного бытия.

– И там был мост над сгоревшей рекой…

Заметив вспышку изумления в глазах Сэлэйн, она остановилась.

– Что? Я что-то не то сказала?

– Мост над сгоревшей рекой - это как?

Кэсс хотела поправиться, но не смогла произнести ни слова. "Мост над сгоревшей рекой, мост над… мост… " Перепутанные, переставленные местами собственные слова ударили ее наотмашь, вдруг открыв глаза на происходящее. Всего три слова - словно три прямых попадания в корпус, выжигающие защиту и превращающие машину в груду беспомощно падающего на землю металла. И чудовищная ложь Эскера вдруг легла ей в ладони. Еще ничего не было окончательно понятно, но от сердца отлегло - нет никакого предателя, никакого шпиона среди тех, кто сидит рядом с ней. Его нужно искать, он существует, этот шпион, он действует - но здесь его нет.

– Что с вами, командир? - встревожилась Сэлэйн, должно быть, часть мыслей Кэсс отразилась на лице.

– Все в порядке. Уже все в порядке… Спасибо тебе. - Она протянула руку и хлопнула Сэлэйн по плечу. - Эрти, не зевай, мы же все уже допили…

Дальнейшее она осознавала смутно, а помнила еще хуже. Что-то забавное творилось с сознанием, словно в полусне. Она помнила, что говорила минуту назад, но минутой спустя не могла этого вспомнить. Впрочем, неудивительно - всю предложенную выпивку и таблетки она планомерно отправляла внутрь, нимало не интересуясь, как все это вместе на нее повлияет.

Запомнились только несколько моментов - искаженное криком, белое лицо Истэ, искусанные в кровь губы Сэлэйн, руки Эрга, ловящие ее вместе со стулом, когда она докачалась-таки, и ножка подломилась, ее собственные кулаки, сжатые так, что ногти впивались в мясо, миг, в котором она и Рин прижимались друг к другу лбами, кажется, пытаясь немедленно освоить телепатию и что-то объяснить друг другу. Между этими фрагментами было только общее ощущение шума, гама и бесконечного отчаяния, стискивавшего горло так, что оставалось только толчками пропихивать в это горло алкоголь, чтобы иметь возможность вздохнуть.