Черный истребитель

— Автоматы делали. Когда-то давно. Но оказалось, что это бесперспективно. Потому что на каждый автомат противник тут же создает такой же. Машинная логика предсказуема. Они друг друга просчитывают, и получается вечная ничья. А человеческий мозг, даже такой, перекроенный — у него есть фантазия, интуиция, крыша у него набекрень, в конце концов! И это дает преимущества. Мы просто были одним из блоков машины. Таким вот генератором случайных чисел.

— Так, теорию я понял. А практика?

— Что — практика? — недоуменно спросила Танька.

— Ну, как для тебя это было — твой истребитель, эти твои акции устрашения?

— Ой, Саш… это рассказать — я не знаю, получится или нет. Это надо испытать. Ну, система управления так сделана, что ты и машина — это одно. Тебе больно, если в нее попадают. Попали по крылу — ты это чувствуешь так, как будто тебя в руку ранили. И это ты летишь. Ты, а не машина отдельно. Ты все видишь, в голове, а не на приборах. Такой спектр ощущений, цветов, запахов, звуков… для этого просто слов нет в русском языке. Ибо ощущений и цветов нет. Вот, слушай песенку. Как раз на эту тему.

Танька взяла гитару, осторожно коснулась ладов, вспоминая сложную мелодию.

Не знаю слов —
Не подобрать
Из лексикона.
Нет термина руке,
Приравненной к крылу,
Нет термина для звука
Ветра
На губах,
И нет закона,
Что подтвердит:
Разбившись — не умру.
Умру —
От старости, болезни, катастрофы,
А в небе —
Сброшу кожу, как змея,
Останусь ветром,
Градом,
Снегом,
Штормом,
Всем тем, чему
Слов подобрать нельзя.
Нет терминов —
Не стиснуть в рамках слов
Цвета
И звуки
В единеньи с небом,
Стальной
Брони
Чувствительность и дрожь.
Она подобна
Телу — но без кожи,
Но только в миллионы
Раз
Живей.
Не высказать
Словами
Вкус зари,
В которую врываешься
На полной,
Горит заря —
И ты зарей горишь,
Ее огнем,
Но — неуместно слово «больно».
Слияние
В маневре на двоих
Не запихнешь в эротики
Стандарты,
В нелепость слов,
В увертки.
Не любовь — единство
Бытия,
Безжалостная
Радость
Переплавки,
Сливающая двух
В единый сплав…
Нет терминов
Для уходящей
Ввысь
Безумной радуги
Пятнадцати оттенков,
Для капли
На крыле,
Для смысла «вверх» и «вниз»
В контексте
Птицы, падающей в небо.
Слова —
Тошнит словами,
Но
Нет слов,
И терминов,
И параллелей нет,
И врет ассоциаций ряд,
А образы нелепы.
И только небо,
Сумрачное небо
Смеется
Над попыткой
Рассказать…

— Вот примерно так… — она еще раз взяла последний аккорд.

Саша потер ладонями глаза и лоб. Вид у него был какой-то наполовину загипнотизированный.

— Ты здорово поешь. У тебя песни — как фильмы. Слушаешь — а какие-то картинки перед глазами.

Танька польщенно улыбнулась:

— Я стараюсь. Я рассказываю криво, а когда стихами выражаю — иногда ничего так получается.

— А все-таки, попробуй что-нибудь еще рассказать словами. Хоть криво, хоть как. Какую-нибудь историю.

— Историю? Хорошо. Только это будет невеселая история. На одной из пограничных планет штурмовики Олигархии устроили показательную акцию устрашения. Подчистую разнесли единственный крупный город. А они работали куда страшнее нас. Мы просто убивали — они убивали так, что нас тошнило. Зачем туда притащили нас — вопрос к эсбэшникам, ну, службе безопасности, и психологам. Наверное, просто посмотреть, чтобы злее были. Нас — это два крыла.[6] В частности, мою и еще одного офицера эскадрильи. Был такой дядя, мы с ним друг друга еще с летной школы знали. И, надо сказать, друг друга терпеть не могли. Без особых поводов — просто так с молодости повелось. Не то чтобы завидовали друг другу или ссорились, но обходили друг друга стороной. А у него в пилотах был молодой еще совсем мальчик. Несколько лет, как пришел в Корпус. В Корпус, кстати, брали только имперскую аристократию. Для остальных были прочие возможности, но Корпус «Василиск» — только для дворян. И только для тех, кто при этом по остальным параметрам проходит. Короче, никто не знает, зачем понесло родителей этого мальчика на планету-форпост. И в СБ об этом не знали.

Танька замолчала, сжимая и разжимая кулаки.