Черный камень

Он сказал, что время найдется. Он прибавил еще, что договорится с Нюрой Ушаковой – секретарем нашей ячейки, – и я могу рассматривать доклад о Пшеницыне как комсомольское поручение. Но я, собственно, не отказывался. Я просто не мог решить сразу, сумею ли я сделать доклад в научном обществе. Там бывают не только студенты, но и преподаватели; Подшивалов, в самом деле, может прийти.

– Но ты держись, Сергей, – предупредил Алиханов. – Бой будет.

Он высказал то, о чем я сам размышлял в эту минуту. Конечно, у меня будут противники.

– Первым налетит Касперский, – сказал я.

Черные глаза Алиханова иронически сузились, как всегда при упоминании о Касперском. Я знал, почему. Алиханов называет Касперского белоручкой. Геологом-белоручкой, который не поднимется лишний раз по обрыву, пожалеет свои брюки.

– Касперский сейчас важный ходит, беда! – вставил Щекин. – Книжку всем сует.

Диссертация Касперского о Дивногорске вышла отдельным изданием. Ее похвалили в научном журнале. Касперского оставили при университете.

– Всем профессорам преподнес свое произведение, – продолжал Щекин. – С трогательной надписью.

– Не только профессорам, – возразил я. – Мне он тоже подарил. Вообще, ребята, Касперский вовсе не плохой парень.

– У тебя все хорошие, – отрезал Щекин.

– Хватит языки чесать, – вмешался Алиханов. – Сергей, доклад за тобой. Так?

– Хорошо, – сказал я.

– Добре, Сергей, действуй… Глинистый раствор при бурении служит для того, чтобы…

И он снова припал к книге. Занимался Алиханов с яростным упорством. При этом его могучее, жилистое тело принимало самые разнообразные положения: он то вытягивался на койке, держа перед собой книгу, то клал ее на подушку и садился, обхватив руками колени, то наваливался на маленький, хрупкий столик так, что тот трещал. Можно было подумать – Алиханов одолевает науку не только умственным напряжением, но и силой своих мускулов.

За подготовку к докладу я принялся на следующий же день: разыскал Касперского и спросил, знает ли он что-нибудь о Пшеницыне.

– Да. Геолог, революционер. Умер в ссылке. Кажется, в шестнадцатом году.

Я попросил указать, имеются ли печатные труды Пшеницына и что вообще есть в геологической литературе о нем и его экспедициях.

– Зачем вам? – удивился аспирант.

Я объяснил.

– Модные влияния, – улыбнулся он.

Подходящего ответа у меня не нашлось, и я промолчал. В этот миг я впервые, должно быть, почувствовал в Касперском неизбежного оппонента.

– Я должен огорчить вас, Сережа, – произнес он. – Пшеницын не создал сколько-нибудь солидных трудов. Небольшие заметки в журналах, в газетах, вот и всё. Зато в беллетристике он упражнялся весьма серьезно. У него есть неплохие зарисовки пейзажа, народного быта.

– Пшеницын был поэтической натурой, – сказал я, вспомнив рассказ дяди Федора.

– Настоящий ученый чужд беллетристики, – молвил Касперский строго. – Что ж, я могу вам дать библиографию, если вам хочется. Только спишите здесь, – велел он, доставая из портфеля пачку глянцевых карточек. – На вынос я не даю.

Я списал, вернул ему карточки, и он – дружелюбно, но с ноткой иронии – пожелал мне успеха.

– Работы Пшеницына, разумеется, представляют исторический интерес, – молвил он. – Некоторый исторический интерес. Но и только. Если вы рассчитываете на большее, – разочаруетесь, уверяю вас, Ливанов.

– Увидим, – сказал я.

Преступление Доннеля

С тех пор я стал проводить вечера в Публичной библиотеке, с головой ушел в комплекты старых газет и журналов. Не вдруг мои старания были вознаграждены: я обнаружил несколько очерков из крестьянской жизни, написанных Пшеницыным, статьи о признаках нефти в Башкирии, которую он обследовал в 1908 году, а вот о второй его экспедиции – в Дивногорской губернии – почти ничего! Наконец я набрел на открытое письмо Пшеницына, помещенное в газете «Отголоски» в апреле 1910 года. Имя Доннеля сразу же бросилось мне в глаза.

Пшеницын писал живо, горячо, и я мог отчетливо представить себе происшедшее.

Зимой, накануне нового 1909 года, Пшеницын, будучи в Екатеринбурге, получил письмо, написанное собственноручно Доннелем: он узнал об изысканиях Пшеницына в Башкирии, восхищен его умением и настойчивостью и предлагает ему место у себя. Он, Доннель, рад будет поручить Пшеницыну геологические исследования в Дивногорской губернии, в районе своих асфальтитовых разработок. Там замечены сильные выходы газа. Можно предполагать нефть.

«Письмо нефтяного туза, – пишет Пшеницын, – явилось для меня как бы новогодним подарком. Принимая предложение, я надеялся, что необозримые капиталы этого богатейшего предпринимателя будут употреблены на благо России, на использование ее подземных ценностей».