Читаем Черный камень полностью

Особенно тянуло нас шагать вдвоем по граниту набережных, вниз по течению канала, туда, где за каменными громадами угадывалось море. Однажды незнакомая улица вывела нас к мостику, и мы вступили на небольшой остров. Из него росли, тесно сгрудившись, узкие дома с пятнами от едкого дыхания моря, – высокая, скалой вздыбившаяся куща строений, обнесенных рыбачьими сетями, упруго натянутыми на вешалах. Пахло смолой, в проливе качались, перестукивались бортами лодки, высокая баржа уткнулась в низкий берег. Мы долго гуляли по острову. Была белая ночь, фонари не горели, сиреневый закат лежал на воде.

Остров этот исчез за поворотом, когда мы шли обратно, и больше мы не могли его отыскать, как ни старались. Мы забыли туда дорогу. И теперь наши прогулки имели одну цель – найти остров. Не знаю почему, но мы ни у кого не пытались спрашивать. Мы ходили и ходили по приморским улицам – пустынным, широким, как будто раскрывающимся навстречу простору.

Дома у Лары я бывал редко. Старшую сестру ее – крупную девицу, с полными, тяжелыми руками, коротко остриженную – я видел мельком. И однажды – мы с Ларой стояли в конце какой-то улицы – она мне сказала:

– Я не хотела, чтобы ты видел Ксению.

– Почему?

– Все мои знакомые дуреют при ней. Досадно даже.

– Подумаешь, – сказал я. – Что в ней хорошего!

– Се-ре-жа! В моей сестре!

– Ах, прости!

– То-то же! Но ты не подумай, пожалуйста, что я в тебя влюблена.

– И ты не думай, что я в тебя! – сказал я с веселой запальчивостью, какая всегда присутствовала в наших встречах, и замолчал, смутившись.

Лара тоже умолкла.

Так вырвалось наружу наше первое признание. Но мы не знали этого. Невзначай коснувшись того, что зрело в нас, мы через минуту опять исступленно болтали, шагая в ногу по звенящим плитам набережной.

Я всеми своими заботами делился с Ларой – и, конечно, имя Пшеницына упоминалось в наших беседах очень часто.

– Понимаешь, Лара, – говорил я, – какие-то материалы экспедиции были в геологоразведочном институте. Но их затеряли. Касперский просил найти, но ничего не добился.

– А Касперский вообще добивался? Он ждет, что ему на подносе принесут образцы, – сказала Лара.

– Может, всё-таки мне толкнуться туда? Взять ходатайство из университета? А?

– Возьми, возьми. Только ты, Сережка, либо мямлить будешь невразумительно, либо петушиться. От тебя одного мало толку. Я вот думаю, кого я знаю в институте…

– Ты борца вызови ворочать ящики с керном, – пошутил я.

Среди знакомых Лары – а их великое множество – есть и спортсмены. Она играет в теннис и вместе с Ваней Щекиным болеет за ленинградских футболистов и тяжелоатлетов.

Ходатайство я выправил, и даже за подписью Подшивалова.

Был поздний час, мы с Щекиным, обжигаясь, пили чай из жестяных кружек, Алиханов, корабельным узлом скрутившийся на койке, повторял, закрыв глаза, кристаллографию. В дверь резко постучали, и только мы успели ответить, как в комнату влетела Лара – раскрасневшаяся, радостная:

– Сережа! Материалы Пшеницына есть…

Она говорила не только мне, – всем нам, так как дело, занимавшее меня, стало общим делом.

– Ларка! – вскочил я. – Ты просто невероятная прелесть!

Я стащил с нее перчатки. Она бросила пальто на спинку стула.

– Я тут ни при чем, ребята! Совершенно ни при чем. Только узнала раньше вас и прибежала… Это всё Лукиных.

Московского профессора Лукиных я знал по его статьям. Они очень помогали мне в подготовке к докладу. Лукиных стоял во главе энтузиастов среднерусской нефти, остроумно полемизировал с Подшиваловым. Лукиных был не только выдающимся ученым, но и государственным деятелем. Он работал в главном геологическом управлении. Оказывается, он предложил директору геологоразведочного института отыскать материалы старых экспедиций, положивших начало разведкам на нефть между Волгой и Уралом. И многолетние залежи кернов и документов, скопившиеся в институте, наконец сдвинулись с места. Образцы пород, добытых Пшеницыным, обнаружены.

– А буровой журнал? – спросил я.

Я еще не был на практике, но понимал, что образцы трудно оценить по-настоящему без бурового журнала, куда разведчики недр записывают характеристику каждого каменного кусочка и с какой глубины он вынесен на поверхность.

– Журнала нет, – сказала Лара. – Ни дневников, ни карт – ничего.

– Плохо, – вздохнул я.

– Степан Степанович – знаете, старожил института – говорит, что их не было. То есть их не было еще в Баку, когда вывозили керны из бывшей конторы Доннеля.

Мы все бывали в институте на лабораторных занятиях и встречали Степана Степановича – кособокого, маленького старичка с трясущейся головой, который когда-то одолевал уссурийскую тайгу и хребты Сихотэ-Алиня. Степан Степанович – ходячая летопись института.

– Ясно. Документы Доннель увез, – сказал я. – Эх, черт! Ну, хорошо хоть керны есть.

Перейти на страницу:

Похожие книги