Черный камень

– Абсолютно не тот. Ни малейшего сходства. Здесь пожилой, а у меня был гражданин в моем возрасте. Да, лет двадцати пяти. Я еще не скрываю свой возраст, – прибавил он, осклабившись и сверкнув золотыми зубами.

Да, значит, не Сиверс! Но я не мог успокоиться. Кто же тогда? Артист не спросил имени, а тот не назвал себя. Ни одно письмо не пропало. Их было десять, всего десять.

Узнав это, мы тотчас ушли, как ни упрашивал он нас посидеть, послушать пластинки.

– Не ты один занимаешься Пшеницыным, Сережка, – сказала Лара. – Есть еще такой же безумный. Это тебе не приходило в голову?

– Нет, как-то не приходило, – засмеялся я. – Вот бы узнать, кто?

– Он не университетский.

– Нет, – сказал я. – А то бы мы знали.

Еще недавно я видел Сиверса в незнакомце, а теперь мы с такой же быстротой освобождали этого неизвестного от подозрений. Такова юность.

«Быть может, столкнетесь на узенькой дорожке»

Но что же всё-таки с Сиверсом? Где он? Служит где-нибудь, вредит исподтишка, и никто не знает, что он Сиверс, – Сиверс, а не Тарасов! Я должен что-то сделать. Надо сказать… И немедленно.

– Ларка, я минуты не могу ему дать лишней. Ты поезжай к гостям, а я скоро…

Нет, я ни минуты не могу дать ему. Ведь один миг понадобился для того, чтобы столкнуть Ефрема Любавина в асфальтовую яму и чтобы он задохнулся там. В несколько минут перерыли сундучок Любавина, вытащили статью Пшеницына. Ждать до завтра и сознавать, что Сиверс, возможно, на свободе, – нет, это немыслимо.

– Ну ладно, – сказала Лара. – Гости всё равно уже сели за стол. Поедем.

– Тебе необязательно.

– Нет уж, поедем вместе. И ко мне будут вопросы. Мало ли…

– Ты-то при чем? – удивился я.

– Мало ли, – настойчиво повторила она.

По улице Дзержинского мы почти бежали: Лара боялась, что все следователи, кончив работу, разойдутся по домам. Добежав до большого пятиэтажного здания, мы остановили первого человека в форме, показавшегося из подъезда. Он повел нас в бюро пропусков, позвонил по телефону.

– Давай, Сережка, я буду объяснять первая, – шёпотом предложила Лара. – Ты залезешь в дебри.

Мимо нас по лестнице проносились люди в форме, – люди сурово озабоченные и словно окутанные непроницаемой тайной.

Кого же я увидел, когда вошел в кабинет следователя? Нет, такой встречи я никак не ожидал! Ко мне навстречу из-за письменного стола вышел… Нет, кто бы мог подумать! Женя Надеинский!

– У-ужасно рад, – сказал он, пожимая мне руки. – У-ужасно! Садись.

Карие глаза его блестели, черные волосы топорщились совсем как раньше, в Клёнове.

Я знал, что он оставил химию, поступил по путевке райкома комсомола на юридические курсы. Да, всё это я знал. Он писал мне. Но что он здесь…

– Ты кем же? – спросил я.

– Помощником следователя.

– Значит, химию по боку?

– Да, так получилось, – ответил он деловито. – Но мы у-успеем о личных делах.

Он обмакнул перо в чернильницу. Он не ожидал, что на прием явится товарищ по школе, и смутился. Как я теперь вижу, вспоминая этот эпизод, молодой помощник следователя не совсем твердо знал, как ему надлежит себя вести.

Перо его, однако, застыло в воздухе.

– А ты… на каком курсе?

– На втором, – сказал я и развернул снимок. – Это Сиверс, Женя. Я голову дам отсечь. Да ведь ты сам видел его. Он приезжал в Клёново в двадцать шестом году. А здесь снят в двадцать седьмом.

– Здесь он Тарасов, – вставила Лара.

– Не все разом, товарищи, – взмолился он. – По порядку давайте.

Он всё записал и тотчас доложил своему начальнику, и тот обещал навести справки. Потом Надеинский повел нас отмечать пропуска и затем проводил до часового.

– От Тоси Петелиной имеешь вести? – спросил он по дороге.

– Нет.

– Она в Москве учится…

У часового мы остановились, и Лара сказала:

– Сережа! Зови товарища Надеинского к нам сейчас. Дело в том… – Она поглядела на свое подколотое платье и кончила робко: – У меня сегодня компания собралась и…

– У нее день рождения, – пояснил я.

– Да? Поздравляю. Я никак не смогу, очень благодарен. Никак не вырваться сейчас. Ты звони, Сергей.

Мы шли к трамваю молча; мне всё казалось, что я не сказал чего-то очень важного, и мысленно продолжал свой рассказ.

Лара посмотрела на часы:

– Ну вот. Я уже родилась. Ох, что за день у меня сегодня… Я так еще ни разу не рождалась, Сережка! На улице! Шутишь! Все поздравили, а ты… Эх, ты!

– Поздравляю, – сказал я коротко, так как беседа с Надеинским о Сиверсе для меня еще не кончилась. – Я завтра же позвоню ему, Ларка.

– Он славный, – сказала она. – А что это за Тося?

– Училась с нами.

– Твоя симпатия? Или его?

– Наша, – признался я. – Дело прошлое. Это всё забыто, – оправдывался я почему-то.

– Что ты помнишь вообще, кроме Пшеницына! – заметила она колко.

Но я думал о своем:

– Не ожидал я, что Надеинский бросит химию. По-моему, если выбрал себе путь, то не оставляй его.

Сказал – и встревожился. Лучше бы не брался Надеинский искать Сиверса! Впрочем, надо сказать, для такого дела найдется более опытный человек.