Черный караван

— Товарищ командир! Ваше приказание выполнено, обследовали всю котловину. В зарослях обнаружили вот этого человека. Он там прятался, прикрытый ветками гребенщика. А неподалеку лежала, стреноженная, вот эта лошадь. В другом месте мы нашли один пулемет, пистолеты и много патронов. От костра к этому месту ведут следы…

Удивительная вещь! Лицо командира нисколько не изменилось. Он был по-прежнему спокоен. Но узбек Ахмед глядел на меня недобро, с упреком, как человек, обманувшийся в своих надеждах.

Продолжая сидеть, командир внимательно, пронизывающим насквозь взглядом оглядел Кирсанова. Затем все с тем же, видимо природным, спокойствием сказал:

— Давайте познакомимся. Кто вы?

Кирсанов, должно быть, сильно продрог, лежа под сырым гребенщиком: он дрожал, словно его била лихорадка. В худом, неприятном лице его не было ни кровинки. Но глаза были спокойны. Он ответил без колебаний:

— Меня зовут Лукин… Геннадий Иванович… Солдат бывшего казачьего полка в Хиве.

— Казачьего полка?

— Да.

— Кто им командовал?

— Полковник Зайцев. Он хотел двинуть полк на Чарджуй. Мы, группа большевиков, выступили против него, предложили присоединиться к красногвардейцам в Петро-Александровске. Он нас арестовал. С помощью солдат русского гарнизона в Хиве мы бежали из-под ареста, почти полгода скрывались в окрестностях Аральского моря. Наконец решили через Кызылкумы пробраться в Чарджуй. И вот, похоронив троих товарищей в песках, я после долгих мучений добрел до этих мест. Хотел было идти дальше, а тут появились вот эти трое. Я подумал, что это басмачи, и спрятался.

Командир насмешливо улыбнулся:

— У тебя пулемет… И ты прячешься от каких-то трех басмачей?

— А что делать? Он, проклятый, не работает. В Кызылкумах потерял огниво.

Командир посмотрел на черноусого кавалериста, как бы спрашивая: «Это правда?» Тот подтвердил слона Кирсанова: пулемет в самом деле неисправен.

Командир повернулся в мою сторону:

— Значит, вы этого человека видите впервые?

— Да, — спокойно ответил я. — Никогда его не видел.

Ахмед неприязненно посмотрел на меня и сердито буркнул:

— Ложь!

Я пожал плечами, как бы пе находя ответа.

— Кроме всевышнего, у меня пет свидетеля!

Командир снова перевел взгляд на Кирсанова:

— Кто прикрыл вас ветками гребенщика?

— Сам.

— Вы видели нас?

— Нет… Не видел, как и эти трое подъехали. Думал пролежать до темноты… А потом идти дальше.

Не сводивший с меня глаз Ахмед с угрозой спросил:

— Ты поклянешься на Коране, что не знаешь его?

— Нет! — так же спокойно ответил я. — Отсеките мне голову, но я не стану клясться. Не пристало человеку религии давать клятву. Но то, что я его не знаю, — правда. Поверьте: я никогда в жизни не лгал.

Я был поражен мужеством Кирсанова. Он был весь в грязи, даже брови и ресницы его были залеплены глиной, зрачки глаз еле виднелись. Но он держался твердо, говорил уверенно, как человек, верящий в свою судьбу.

Командир встал и, подойдя вплотную к Кирсанову, смерил его с ног до головы яростным взглядом. Затем грозно проговорил:

— Значит, вы не хотите очиститься от грязи… Предпочитаете валяться в болоте, а не сознаваться. Так?

Кирсанов ответил без страха:

— Что это значит? Кто любит грязь?

— Как видно, есть такие… Иначе вы не стояли бы так!

Командир обернулся ко мне и, не меняя тона, сказал:

— Ахун! Вам также придется поехать с нами.

— Куда?

— В Турткуль.

— А что мне там делать?

— Приедете и узнаете!

23

Спустя два дня мы прибыли в Турткуль— форпост туркестанских большевиков на пороге Хивы. На старой русской карте этот городок был известен как Петро-Александровск. От Хивы его отделяла только Амударья. Стоило пересечь ее, и вы попадали в другой мир.

Большевики придавали Турткулю большое значение. Они сосредоточили здесь крупные силы, готовясь к затяжной борьбе. К тому же Турткуль являлся убежищем для хивинских бунтовщиков. Пройдя здесь большевистскую школу, они разъезжались по районам Хивы, стремясь опрокинуть и без того шатающийся трон хивинского хана. Люди Джунаид-хана не один раз пытались овладеть Турткулем. Они хорошо понимали, что по соседству с пороховой бочкой долго не проживешь, но у них не было сил, чтобы самим взорвать ее.

Нас заключили в гарнизонную тюрьму. В тесном, огороженном колючей проволокой доме было всего несколько комнат. «По-видимому, тюрьма построена специально для политических заключенных», — предположил я.

Так и оказалось. Вот уже месяц, как я перешагнул порог тюремной камеры. За это время не видел никого, кроме следователя, который вел допрос, да караульных солдат. Правда, недели две тому назад ко мне в камеру посадили одного старика. Он рассказал, что сам из Нукуса, что большевики арестовали его, обвинив в связях с Джунаид-ханом, и что теперь его везут в Чарджуй. Я сразу почувствовал, что это не простой человек, поэтому пошел на «откровенный» разговор и быстро «раскрыл душу». Старик прощупывал меня со всех сторон. Мы провели неделю в бескровных схватках. Бог знает, кто вышел победителем, а кто был побежден в этом поединке. Думаю, старик покинул камеру, уверенный, что именно он одержал победу. Только этого мне и нужно было!