Черный караван

Дохов — министр иностранных дел Закаспийского правительства. Впервые я познакомился с ним в начале этого, восемнадцатого года в Асхабаде[2], у доктора Захарова. Тогда власть в Закаспии находилась в руках большевиков. У доктора я должен был встретиться с лидером эсеров Фунтиковым. Почему-то он явился вместо с Доховым. Помню, как сейчас, — на Дохове была кожаная куртка, кожаная фуражка, на ногах солдатские сапоги. Фунтиков, знакомя меня с ним, сказал, что Дохов— тоже видный эсер, служил контролером на железной дороге, а теперь активно борется с большевиками.

После этого в Закаспии произошло немало событии. Я не собираюсь рассказывать о них сейчас. Скажу одно: наши совместные с меньшевиками и эсерами усилия не пропали даром. В ночь с одиннадцатого на двенадцатое июля 1918 года большевики были свергнуты. Правительство возглавил мой старый приятель Фунтиков. А Дохов получил портфель министра иностранных дел. Вот неожиданная игра судьбы! Вчера рядовой контролер, а сегодня — министр! Уж если повезет, так повезет. Пожалуй, вы скажете: «Случайное счастье… Оно долго не продлится». Возможно… Но разве счастье на один день — несчастье?

Мы вызвали представителя нового правительства в Мешхед. Приехал Дохов. Это был уже не тот парень в кожанке, какого я увидел в доме доктора. Он теперь и говорил и даже сидел по-другому. На одной из вечеринок я свел его с Екатериной.

.. Зазвонил телефон. Екатерина легко поднялась, вошла в дом и взяла трубку. Коротко ответила на чей-то вопрос, глухо пророкотавший в трубке, и вернулась, пояснив недовольно:

— Опять звонит. Спрашивает, легла ли я.

Я снова налил себе джина. Екатерина еще не закончила свой рассказ. Она сделала глоток и неохотно продолжала:

— Да, так вот… Посидели, поужинали. И знаешь, что он мне сказал под конец?

— Наверно, пригласил в Асхабад?

— Не-ет… Предложил выйти замуж.

— Замуж?

— Да.

— За кого?

— За него самого… За Дохова…

— Вот это здорово! Что ж, у него нет жены?

— Есть вроде бы… Но он намерен с ней развестись. «Я — комиссар, говорит, имею право».

Сказать по правде, я никак не ожидал, что министр вдруг так воспламенится. По-видимому, чувства взяли верх над разумом. Но разве такого не бывает? Нельзя же вечно подавлять и то и другое. Да и можно ли жить одним только разумом?

Я постарался развить эту тему.

— Видишь, Кэт, как велико могущество любви? Вернее, твое могущество! В несколько дней ты обворожила беднягу, поставила его на колени. Так что же ты ответила?

— Ничего!

— Почему?

— Какой он мне муж?

— Как — какой? Министр, дипломат…

Екатерина сердито вскинула подведенные сурьмой брови. Видно, мой совет пришелся ей не по душе. Она заговорила раздраженно:

— Министр… А как долго он проходит в министрах? Если завтра его вдруг выставят из министерства, что ему делать тогда? Ни денег, ни профессии. Разве что опять пойти в контролеры.

— Нет, нет, Кэт, — приняв серьезный вид, возразил я. — Сейчас, когда события сменяются так стремительно, невозможно угадать, кого судьба вознесет, а кого смешает с песком!

Лицо Екатерины еще больше помрачнело. Она долго сидела неподвижно, не говоря ни слова. Потом глубоко вздохнула и тихо, как бы про себя, прошептала:

— Судьба!.. Будь она проклята! Она забросила меня в эту глушь!

Я только теперь понял, что коснулся больного места. У Екатерины были все основания сетовать на свою судьбу. По ее словам, она из приличной петербургской семьи. Отец — профессор университета, мать — детский врач. Вслед за матерью и Екатерина поступила на медицинский факультет. Уже на первом курсе познакомилась с поручиком Воробьевым и спустя немного времени связала с ним свою жизнь. Но вскоре поручик проигрался в карты и, повздорив с начальством, перевелся в Саратов. Затем начались скитания: Оренбург, Ташкент, Мерв[3], Кушка… Наконец, в начале этого года Воробьев вместе с молодой женой и еще одним своим товарищем перебрался через границу в Персию. В Мешхеде заболел тифом и спустя неделю умер. Екатерина осталась одна, без средств, на чужбине. Я познакомился с нею в доме одного белого эмигранта из Асхабада. Вскоре наши встречи участились. Она привыкла ко мне, я к ней…

Екатерина сидела задумчивая, не поднимая головы. Я принялся утешать ее:

— Не грусти, Кэт. Еще месяц, самое большее — два, и ты увидишь Петербург. Дни большевиков сочтены. Со всех сторон началось наступление на Москву. С севера — наши, с запада — немцы, с юга — Деникин, с востока — Колчак… Американцы, японцы… Большевики в огненном кольце. Недаром они бежали из Асхабада. Вот усилишь, скоро падет и Ташкент.

Екатерина поняла меня по-своему:

— Дохов останется министром. Может быть, станет премьером. А я?.. Я буду принимать у себя в будуаре таких галантных визитеров, как ты? Неплохо придумано.

Нашу беседу прервал дежурный офицер, сообщивший, что меня требует к себе генерал. Я понял — дело срочное. Только дежурному я сказал, что иду сюда.

Допил джин, положил руку на плечо Екатерины:

— Ну-ну, Кэт, подними мордашку. Слышишь?

Она подняла лицо, посмотрела на меня не то печально, не то сердито.

— Когда закончу, прийти?

Нежные губки шевельнулись бессильно: