Черный караван

Теперь, когда совсем рассвело, стало видно, что между нашей стоянкой и аулом течет глубокий арык. За арыком собралось множество народу. Женщины, мужчины, дети выстроились на том берегу. Все наши кинулись к арыку. Я тоже подошел. Князь кричал не зря. Среди теснящейся у арыка толпы не было никого, кто сохранил бы человеческий облик! Передо мной стояла толпа уродов, один другого страшнее. У того не было половины носа, у другого сморщенное, словно обожженное огнем, ухо. Еще у одного вылезли брови и все лицо покрывали белые пятна… У иных вовсе не было пальцев на руках, только бесформенные култышки. Это было невыразимо жуткое зрелище! Чтобы поверить, что такое возможно, надо было видеть это собственными глазами. Много стран я обошел, но такого человеческого страдания еще нигде не встречал.

Полковнику Арсланбекову уже приходилось видеть поселки прокаженных. Поэтому на его лице не было заметно особого волнения. Я взял его под руку и, отведя назад, спросил:

— Что же, все жители этого селения больны проказой?

Глубоко вздохнув, он ответил:

— Да… В Бухаре очень много таких больных. Государство не в состоянии бороться с этой болезнью. Вернее, и не пытается бороться. Прокаженных собирают вот в такие поселки, сдают им в аренду землю и воду и заставляют работать, как ослов.

— И с них тоже берут подати?

— Да еще как! Сами видели вчера вечером, как бесился зякетчи. Не скажу, какую подать собирают сейчас по всей Бухаре. Но до войны, по подсчетам наших людей, в год собиралось минимум триста миллионов тенге. Из них не меньше пятнадцати — двадцати процентов шло на армию. А остальное… Один бог ведает, куда тратилось остальное! Если хоть половину этих денег расходовать на нужды страны, можно ежегодно строить десятки плотин и дорог, сотни караван-сараев и медресе. Ну-ка назовите хотя бы одну плотину или дорогу, выстроенную в правление нынешнего эмира Сеид Алим-хана… Не найдете!

— Куда же уходит такая уйма денег?

Полковник язвительно улыбнулся:

— Если вам очень хочется узнать, подсчитайте, какие суммы лежат у Сеид Алим-хана в индийских банках. То, что находилось в наших банках, кажется, у него отобрали. Плакали его денежки!

Я промолчал. Полковник сказал все. К сожалению, сказанное им соответствовало действительности.

Даже не позавтракав, мы снялись с места и поспешили прочь. Сборщик податей взялся проводить нас до развилки. По пути я спросил его:

— У вас не пробуют лечить этих больных?

Он расхохотался, видимо найдя мои вопрос слишком наивным, и ответил:

— Закопать всех живьем в землю — и дело с кондом! Какое еще нужно лечение?

Я не понял, серьезно он говорит или шутит. Видя мое недоумение, он добавил:

— И вообще, кому ты поможешь? Скажем, прокаженным помогли… А что делать с венериками? Куда девать трахомных? Куда отослать чахоточных? Если не смилостивится аллах, всем больным невозможно помочь!

Я только горько улыбнулся в душе.

Арсланбеков тоже вступил в разговор:

— Нельзя ли хотя бы запретить прокаженным женщинам рожать детей?

— Ха-ха-ха! — Сборщик впервые весело рассмеялся. — Как же запретишь? Муж, жена… Что же, поставить рядом нукера?

Полковник замолчал. Действительно, как запретишь? Скопище людей с самыми примитивными, грубыми инстинктами… Можно ли требовать от них человечности?

Я все не мог забыть стоящих на том берегу оборванных, жалких детей, представлял себе их страшные язвы и болячки, и меня буквально тошнило. Чтобы отвлечься, я спросил сборщика:

— Есть ли какие-нибудь правила сбора налогов?

Зякетчи вынул тыковку с насом[57], постукал ею по седлу и, достав щепотку, с гордым видом ответил:

— Для нас закон — слово амлякдара. А для амлякдара — приказ бека… А все остальное зависит от его светлости эмира. Слово его — закон, желание — справедливость!

Должно быть, сборщик вдруг представил себе эмира, — рука его задрожала, и он рассыпал табак. Арсланбеков воспользовался тем, что сборщик немного отстал, и обратился ко мне:

— Он хорошо ответил: «Слово его — закон, желание— справедливость…» Вы, господин полковник, не ищите в Хиве и Бухаре законов и правил. Здесь нет никаких законов, кроме произвола, утвержденного временем и адатом.

Мы доехали до развилки. В это время с северной дороги показалась группа людей на верблюдах и ишаках. Один из них крикнул:

— Поворачивайте назад: дорога закрыта!

Сборщик податей, не останавливаясь, грозно ответил:

— Чего кричишь? Кто закрыл дорогу?

Вожак колонны, старик на огромном белом ишаке, подъехав ближе, склонил голову в знак приветствия и пояснил:

— Не ездите в ту сторону. Говорят, там началась драка между людьми бека и дайханами. Мост разрушили. И будто бы хватают всех, кто появится. Говорят, в Карши приехал сам его светлость кушбеги.

Посоветовавшись с полковником, я все же решил ехать вперед. Мой сап «таксыра» плюс уменье полковника Арсланбекова находить выход из самых сложных положений уже помогли нам преодолеть немало преград. Неужели теперь мы должны отступить?