Черный клинок

– Что это?

– Свиные рыла, – ответил он в шутку, разрезая подрумяненные куски мяса, обильно политые густым красным соусом. – Лучшее блюдо в знак примирения.

Марион лишь холодно взглянула на него и откусила для пробы кусочек, подцепив его вилкой.

– О, довольно вкусно.

– Да, здесь готовят от души, – подтвердил он. – Поэтому-то я и хожу сюда всякий раз. Самые лучшие свиные рыла. Вкуснее готовят только в Сент-Луисе.

– Что это значит – рыла?

– Хорошо прожаренные свиные щеки.

Марион отложила вилку в сторону и молча уставилась на блюдо. Хэм как ни в чем не бывало продолжал с хрустом разделываться с кусочками мяса, ожидая, пока она не осушит свой стакан.

– Ты вроде хотела рассказать мне, как познакомилась с моим отцом.

– А я надеялась, что мне не придется рассказывать, – ответила она, немного подумав.

– Полагаю, что все же придется.

Она резко вскинула голову, щеки у нее порозовели.

– Пожалей меня. Трудно все это рассказывать. – В смущении она теребила ожерелье на шее. – Торнберг и мой отец были друзьями.

– Где, когда?

Марион печально улыбнулась и продолжала:

– Ах, мои иллюзии развеиваются как дым. Врала я все тебе, когда говорила, что мой отец еще жив. На самом деле он умер несколько лет назад, когда перевозил партию американских армейских винтовок в районы вокруг Белфаста.

Хэм с сомнительным видом посмотрел на нее.

– Так, выходит, твой отец был торговцем оружием, а вовсе не судостроителем, как ты говорила, – упрекнул он и вспомнил, как она зажигала свечу на его яхте и уверяла, что таким образом молится за здоровье своего отца.

В ответ Марион лишь печально вздохнула:

– По сути дела, он был и тем и другим. Начинал он как судостроитель – эта работа перешла к нему по наследству от отца. А потом он допустил ошибку – продал фирму японцам. – Волнуясь, она закручивала в скатерть столовую ложку и раскручивала, закручивала и раскручивала. – Не думаю, что он радовался после такой сделки. Он сразу сделался угрюмым и беспокойным. По-моему, это и стало одной из причин, что он поддался уговорам своих приятелей из Ирландской республиканской армии и стал снабжать их оружием.

– Ну и само собой разумеется, – заметил Хэм, – что когда его убили, торговлей оружием занялась ты.

– Ничуть не бывало, – парировала она и, заметив наконец, что она делает с ложкой, отложила ее в сторону. – Отец был убежденный шовинист и завещал заниматься этим делом моим двоюродным братьям.

– А-а.

– Да. Ненавижу их, этих жадных ублюдков. Все эти взаимоотношения – наше личное дело, поэтому-то я и врала все тебе. Считала, что тебе не понравится встревать в нашу семейную вендетту.

– И правильно считала. Вендетта – грязное дело.

Она согласно кивнула и попросила:

– Забудь, пожалуйста, что я когда-либо говорила о компании "Экстант экспортс", ладно?

Она подняла стакан, и уже хотела было пригубить его, как вдруг резко поставила обратно и закрыла лицо руками. Хэм услышал, как она тихо всхлипывает.

Он сидел и смотрел на Марион, не зная, верить ее словам или нет. "Боже мой, она же очаровательна! – подумал он. – И почему мы не встретились, когда я был еще молодым, до того как моя жена отбила у меня всякую охоту к семейной жизни?"

– Тьфу!. Ненавижу сама себя, когда плачу, – сказала Марион, прижимая к глазам салфетку.

Хэм слегка улыбнулся, заметив:

– А мужчинам, думаешь, нравится, когда женщины плачут?

– Я где-то слышала такую фразу, – улыбнулась она. – Поэтому и не очень-то плачу при всех.

– Возьмем, к примеру, моего отца: он просто в ярость впадал при виде плачущих женщин. Полагаю, что он считал, будто сможет насильно отучить их заниматься этим. Я даже удивлен, как это он не женился на тебе.

– Разумеется, попытки он предпринимал, – призналась Марион. – И очень настойчивые.

– Да, это уж точно. Вот этой-то черты его характера и боятся больше всего.

– Жить и расти в его доме, должно быть, довольно любопытно.

– Это один из способов познать его характер, но я, конечно, применял и другие методы.

– А вы, что же, вдвоем не уживаетесь?

– Да не в этом дело. Все зависит от блажи отца в тот или иной момент. Ну и, конечно, от его настроения, а у него семь пятниц на неделе, разве не так?

На этот раз Марион рассмеялась от души.

– Ты мне нравишься такой: сильный, уверенный в себе и отчасти бесцеремонный, – заметила она.

– Тогда, может, самое время перестать пудрить мне мозги?

Долгое время она сидела молча, наконец выдавила:

– Мне не нравится так вести себя, но...

– Что "но"?

– Самое ужасное в том, что я не уверена, смогу ли вести себя по-другому.

– Обещаю оказать тебе помощь.

Она положила руку на его ладонь.

– Я знаю, Хэм, но мне нравится быть порочной. Доверять мне нельзя.

– А я и не говорил, что буду доверять.

– Да, не говорил. – Глазами она так и сверлила его. – Что бы ни случилось, обещай, что такую ошибку не сделаешь.

Хэм лишь рассмеялся, как смеется малый ребенок, напугавшийся темноты, а потом понявший, что ничего страшного в ней нет.

– Много ошибок я не делаю, – похвалился он. – А дважды одну и ту же ошибку вообще не совершаю.

– Помнится, твой папаша не раз говорил об этом.