Черный клинок

Он ясно понимал ту простую, но непреложную истину, что процесс приостановки старения – то, что в нас сейчас и происходит, – долго продолжаться не может и вскоре прекратится вообще. Весь его прошлый опыт неумолимо свидетельствует о том, что этот процесс сопровождается ужасными болями, облегчить которые можно лишь с помощью лошадиных доз морфия. От наркотиков же, разумеется, умирать не следовало бы, но он все же умрет именно от них, в этом нет сомнений, если Вулф Мэтисон не сумеет раздобыть ключ к решению загадки, на которую он случайно напоролся много-много лет назад в джунглях Камбоджи.

* * *

Марион все еще находилась в кабинке туалета, размышляя над тем, для чего это Джейсон Яшида так много подробно рассказывал ей о своих замыслах, как вдруг услышала, что наружная дверь в туалет открывается. Она хорошо помнила, что заперла ее, и тихонько притаилась, пристально глядя на дверь кабинки, будто стремясь разглядеть, что творится за нею. В то же время она лихорадочно рылась в сумочке, висящей сбоку, в поисках чего-нибудь такого, что могло бы послужить оружием. Господи! Да куда же девалась металлическая пилочка для ногтей? Она же вроде предусмотрительно запихнула ее в узенькое отделеньице, уходя из дому.

Наконец она нащупала пилку, но в это мгновение дверь кабинки распахнулась и на нее злобно уставилась физиономия Джейсона Яшиды. В изумлении она отшатнулась при виде ненависти, отчетливо читаемой на его искаженном лице. К ненависти примешивалась и безличная гримаса презрения. Марион моментально охватило чувство, будто она смотрит на зловонное дно тускло освещенного колодца. От одного лишь беглого взгляда на Джейсона Яшиду у нее застыла кровь в жилах.

Яшида разорвал на ней платье и сорвал с бретелек бюстгальтер, причинив ей боль. К этому моменту Марион уже справилась с первоначальным шоком и попыталась все же достать из сумочки пилку для ногтей. Но пилка встала поперек, зацепившись одним концом за какой-то другой предмет, а другим – за кольцо.

Быстро намотав на шею. Марион плотную ленту из синтетики и кружева от ее же платья, Яшида с хриплым рычанием, какое обычно издает бродячий пес, когда найдет на улице объедки пищи, так резко и сильно затянул оба конца, что она даже приподнялась на цыпочках. Она захрипела, глаза ее выкатились и налились слезами от удушья.

Сумочка упала на мокрые плитки пола, и из нее вывалилась пилка для ногтей. Но для Марион она уже никакой ценности не представляла. Яшида подавлял все отчаянные попытки своей недавней собеседницы высвободиться из смертельной петли.

Он придвинулся к ней вплотную, так что ее даже обдало жаром от его тела, пышущего словно раскаленная печь. А ей сделалось так зябко, что, кроме холода, она больше ничего не ощущала. Потом постепенно и это ощущение исчезло. На мгновение она поплыла, будто в невесомости, и тут же перестала что-либо ощущать.

Токио – Вашингтон

"Поразительный город, – подумал Вулф, оказавшись вместе с Чикой на шумных и многолюдных улицах Токио. – Он похож на какую-то удивительную крепость из силикона и стали". Всюду, куда ни глянь, в глаза бросались характерные признаки современного, устремленного ввысь мегаполиса: миллионы крошечных частных владений теснились одно над другим, освещаемые неоновым светом огромных вертикальных реклам.

– Многих иностранцев этот город ошеломляет, – заметила Чика, разводя руками. – Но понять его легко, Токио обладает своим неповторимым "хаде". Это слово лучше всего перевести как "блеск", хотя оно также означает "красота", "сияние".

Она указала рукой на огни реклам над головой.

– Посмотри, какие цвета вон там и еще там. Мерцающее золото на фоне ослепительно яркой киновари... А вон там колонны из нержавеющей стали сверкают на солнце рядом с богатым желто-оранжевым орнаментом храма. В этом сущность Токио, его "хаде" – буйство форм и красок.

На улице неподалеку от реки Сумида пахло рыбой. Здесь, в закусочной, они поели лапшу "соба" с чешуйчатой "бонито" в рыбно-соевом соусе, запив зеленым чаем.

Во время долгого ночного перелета Вулф спал, но даже во сне он ощущал, будто на спину ему легло что-то тяжелое и зловещее. В огромной летящей птице из стали и алюминия ему спалось тревожно, и сны его перекликались с наихудшими дневными страхами относительно того, что Чика и Сума только внешне враги, а на самом деле они союзники и искусно заманили его в непонятную, смертельно опасную игру.

– Не дай себя обмануть ультрамодерновым внешним видом Японии, – сказала Чика, когда они пробирались сквозь уличные пробки. – У нас во многом все еще феодальное общество. Не совсем в европейском понимании, а в чисто восточном смысле. Как я столетия назад, здесь все еще сохраняются отношения подчинения и долга – "гири".