Черный клинок

"Интересная штука, – подумал Вулф. – Моравиа, который сновал туда-сюда из Нью-Йорка в Токио, оказывается, заимел волосатую руку у военных. Как это могло случиться? В досье на него ничего не упоминается насчет федеральных органов". Как-то невзначай значимость Лоуренса Моравиа сразу возросла.

Вулф еще раз быстро прошелся по галерее и в наиболее подходящий момент спросил Маун:

– А вы не заметили, что написал Шипли на обороте карточки?

– Почему же не заметила? Заметила. – Язык Маун, на фоне ее блестящих черных губ похожий на неоновую рыбку, метался во рту туда-сюда. – Хотите знать, что он там написал?

На мгновение у него мелькнула мысль, что она намерена в той потайной комнате спросить, где он служит. Он представил, как ее тонкое тело нежно льнет к нему, как ее жадные пальцы нетерпеливо расстегивают у него ремень.

Она рассмеялась:

– Вы бы только видели свое лицо.

Вулф рассмеялся вместе с ней, желая обладать ею, несмотря на всю ее эксцентричность. Он подумал, что в этой женщине есть нечто большее, чем вздорное непослушание ребенка, который хочет просто подразнить взрослых.

– Там он написал: 202 – код города... – Далее она продиктовала номер телефона, будто пользовалась мнемотехникой, чтобы запомнить его.

– Как вы научились вспоминать номера? – спросил Вулф, записывая номер вашингтонского телефона.

Маун в ответ лишь пожала худыми плечами. Когда она двигалась, Вулф все время ощущал вьющийся за ней, словно шлейф, запах чеснока.

– А я вообще все помню. Особенно то, что касается Лэрри. Он был прямо как бог, а почему – не знаю.

Она сразу стала какая-то печальная, будто только что узнала о его смерти.

– А что вы могли бы сказать о художнице Чике? – задал он вопрос, чтобы переменить тему беседы.

Маун с любовью провела рукой по одной из фигур. Наивность ее жеста напомнила Вулфу будоражащие воображение фотографии в потайном убежище Моравиа.

– Вы что хотели бы знать? Что про нее написано в каталоге или что я знаю про нее?

– А разве это не одно и то же?

Маун лишь засмеялась:

– Ну и ну! Вы же знаете, что из себя представляют художники. Все, что про них говорят, – все это лажа. Причем чем больше наводят марафета, тем лучше. Потому как всякие там штучки из биографии только играют им на руку. Вы же знаете, чтобы говорить о них, требуется особое искусство. Они хотят, чтобы зрители приходили смотреть на их произведения безо всякого предубеждения и без предварительных разъяснений, что они увидят.

– А я-то думал, что художники больше всего хотят, чтобы их работы раскупались. Разве большинство из них не голодают на разных там чердаках и мансардах?

Маун опять засмеялась:

– Кое-кто, может, и голодает, но только не Чика. Не думаю, что ее слишком волнует, продаются ее работы или нет.

– А почему так?

Маун выдула очередной пузырь, он долго не лопался, а потом сказала:

– Вы задаете слишком много вопросов, адвокат.

– А мне за то и платят, что я задаю множество вопросов. Никто раньше не слышал о Чике.

– А так всегда в искусстве, – парировала Маун. – Нужно прежде найти сведущего человека и уже потом задавать ему вопросы.

– Ну так вот, насчет этой художницы Чики. Можете ли вы сказать, что она и Лэрри были хорошими друзьями?

– Они симпатизировали друг другу – это было видно с первого взгляда. Думаю, между ними была и какая-то романтическая история.

– А кто-нибудь из них упоминал что-нибудь такое, что дало вам повод так думать?

– Я как-то слышала, что они говорили о Токио. Говорили так, будто были там вместе в некоторых местах.

– В каких таких местах?

Маун пожала плечами, чем вызвала новый прилив запаха чеснока.

– Они говорили о каком-то храме Запретных грез. Похоже, что клуб какой-то. Может, там педики какие или другие секс-маньяки – знакомые Лэрри.

– А не поговорить ли мне самому с Чикой? – медленно и отчетливо произнес он, вспомнив возбуждающие плоть фотографии в квартире Моравиа. – Она живет в Манхэттене?

– Да, – кивнула Маун. – Вообще-то она снимает квартиру на втором этаже в доме в трех кварталах отсюда. – Она глянула на настольный календарь. – Но предупреждаю, сейчас ее в городе нет и до завтра не будет.

* * *

– Мы никогда не испытывали эту штуку так быстро, – сказал Юджи Шиян.

– Сомневаюсь, что у нас был выбор...

– Но убить человеческое существо...

– Все произошло случайно. По ошибке.

Юджи взглянул на Минако – свою мать. Наступало утро, и серо-грязный рассвет уже окрасил небо Токио. Слева от них горели фонари на Цукиджи-форест, освещая серебристые бока крупных рыбий. Мимо проходили рабочие в резиновых сапогах с раструбами, со шлангами в руках, из которых они то и дело поливали рыбу, чтобы она выглядела свежей. Волны, пьянящие, как свежее пенистое пиво, несли в себе запах водорослей. Позади Юджи и Минако в уходящем мраке ночи высилась громада склада без каких-либо номеров и опознавательных знаков. Там хранился Оракул.

– Я же ученый, мама, – вымолвил Юджи. – Мне нужно все знать досконально. Методика проведения опыта предписывает мне ждать...