Черный клинок

Старик не стал больше распространяться на эту тему, но много лет спустя у Вулфа зародилось подозрение, что для его деда не осталась незамеченной эта ирония судьбы.

– Когда он проснется, он вновь будет здоров.

Открытая Рука склонила голову в знак благодарности.

Напоследок Белый Лук повернулся к Вулфу и мягко произнес:

– Духи мира явились на зов. Таков закон. Теперь ты видел это собственными глазами...

* * *

В то время многое, связанное с его дедом, было покрыто тайной, и Вулфу показалось, что старик специально создает атмосферу таинственности. Вначале он считал, что деду просто присуще своенравие. Однако позднее поймал себя на мысли о том, что у старика могут быть более глубокие и бескорыстные мотивы казаться своему внуку таким таинственным.

Однажды дед сказал ему:

– Ты теперь некоторое время поживешь у меня. Твоя мать не возражает.

Он никогда не заговаривал об отце Вулфа, который не разделял его взглядов и потому для него как бы не существовал.

– Мы сейчас покинем этот дом, но сначала я расскажу тебе одну притчу, – продолжал дед. – Жил когда-то на свете мальчик. У него никого не было, только реки, горы, деревья да небо вокруг. Однажды, когда мальчик собирал орехи и ягоды на краю равнины, где он жил, до него донесся крик.

Он бросился на помощь и увидел лежавшего в пыли ястреба, у которого было сломано крыло. Мальчик присел рядом с птицей и попробовал дотронуться до крыла, но ястреб чуть не отхватил ему клювом палец. Тогда мальчик начал разговаривать с ним. И в конце концов ястреб позволил поднять себя и унести с палящего солнца.

В тени под деревом мальчик позаботился о птице. Он дал ей сначала воды, а потом ягод. Ягоды ястребу не понравились. Он предпочитал мясо. Однако все же склевал их. Мальчик приладил лубок к сломанному крылу.

Через какое-то время ястреб поправился, и, поскольку жажда свободы у него была сильнее, чем у его нового друга, он полетел, уводя мальчика за собой, уводя от равнины, где тот вырос, через пересохшую долину, покрытую проступившей солью, в предгорья с коричневой почвой. Потом он повел его вдоль круто вздымающегося гребня гор. Это была та самая гора, которую мальчик видел в ясную погоду начиная с момента своего рождения. Она была неотъемлемой частью его мира, о ней он иногда грезил, но не смел даже надеяться достичь ее.

Теперь он стоял почти у самой ее вершины и ощущал огромный прилив сил. То, что он пришел сюда, было как бы подарком от ястреба за спасение жизни.

На вершине горы мальчик увидел старое могучее дерево, узловатое, скрюченное от дождей и ветров. Он подошел к нему и обхватил руками, словно давным-давно потерянного предка. Ястреб взлетел с плеча мальчика и сел на самую верхнюю ветвь, зорко осматриваясь вокруг. Затем он издал пронзительный – как бы прощальный – крик и взмыл в ясное голубое небо.

Испытывая пьянящее чувство от пребывания на вершине горы, мальчик отступил от дерева и, прикрыв от солнца глаза ладонью, следил за полетом птицы. У него было острое зрение, и он видел, как ястреб летит кругами все выше и выше, взмывая как бы по только ему видимой вертикальной спирали.

Мальчик смотрел и смотрел, пока птица не исчезла из виду. И в тот самый момент, когда крохотная точка растворилась в поднебесье, мальчик увидел, что к нему медленно опускаются три пера – три ястребиных пера. Он поймал их на лету и воткнул в свои густые черные волосы.

Через много лет, когда он поселился у подножия горы, женился и завел детей, он рассказывал своей семье о том ястребе, а священные перья использовал в ритуалах, освящающих небо и землю и неразрывную связь между ними...

Белый Лук посмотрел на Вулфа черными как ночь глазами. В его взгляде читалась отвага и независимость, и не было в нем павлиньей спеси, которую он так презирал.

– Пойдем, – сказал он. – Ты готов?

Готов к чему? Вулф не понял вопроса и был напуган колдовской силой деда, его таинственными высказываниями, острым ощущением того, что от него чего-то ждут. Чего? Дед так и не объяснил, а Вулф не сумел тогда сам додуматься.

Однако ему и в голову не пришло отказаться. Чего бы ни требовал от него дед, он все исполнял беспрекословно. Будучи еще совсем маленьким, он научился слепому повиновению, научился языку своего племени, впитав все это с молоком матери. И по мере того как он превращался из младенца в мальчика, эта черта все больше перевешивала в нем гены отца, который учил его никогда и никому не подчиняться.

* * *