Черный клинок

Он отвлекся, чтобы поприветствовать сенатора Доуда, председателя сенатской комиссии по контролю над вооружениями. С Доудом, как, впрочем, и почти со всеми ведущими членами конгресса, его связывала старая дружба.

– Полагаю, ты ждешь, когда же мы наконец заговорим о деле, – обратился Торнберг к Стиви, когда сенатор удалился.

– Я просто привыкаю к вам.

– Вот как? Это все, несомненно, твоя специальность психолога.

– Не просто психолога, а психоаналитика.

– Да-да, ты говорила уже, что у вас, психиатров, это так называется, – сказал он и небрежно махнул рукой, как бы давая понять, что вопрос исчерпан. – Терпение. Чертовски важно, скажу тебе, уметь выбрать наиболее подходящий момент для перехода речки вброд. – Торнберг покачал головой. – Я пытался научить этому своих ребят, но, боюсь, они не до конца усвоили мои уроки. – Он недовольно крякнул. – Раньше я считал своим злым роком мою первую жену, но в последнее время пришел к выводу, что мое потомство тоже отмечено этой печатью, – заметил он и откинулся в кресле. – Все мои дети, кроме Хэма. Из него вырос отличный парень. Герой Вьетнама, с первоклассными мозгами и потрясающе развитым чувством долга перед нашим родом. Любой отец мог бы гордиться таким сыном.

– Я рада, что вы так гордитесь по крайней мере одним из своих сыновей. А ему вы это говорили?

– Разумеется, нет, – отрезал Торнберг, стряхивая пепел с сигары. – Похвала только портит характер.

– Даже заслуженная?

У него возникло ощущение, будто она профессиональным жестом достала записную книжку и навострила карандаш. Она ему нравилась – умненькая, даже слишком. Но ему сейчас вовсе не требовалось, чтобы она выпендривалась перед ним и демонстрировала свой интеллект. Он выпрямился в кресле так неожиданно, что Стиви даже напряглась.

– Ну как, поговорим о деле? Опиши мне эмоциональное состояние Вулфа Мэтисона, – потребовал он.

Стиви переменила позу.

– Я хочу абсолютно четко знать, для чего все это нужно, – сказала она.

Торнберг смотрел на кончик своей сигары.

– Я рад, что ты так осмотрительна, – произнес он, бросив на нее острый взгляд и выпустив облако ароматного дыма.

– Это больше, чем осмотрительность, – пояснила Стиви. – Я чувствую ответственность. Вы попросили меня раскрыть, чем живет другой человек. Я не могу, не имею права делать это просто так, без основательных причин.

– Понятно. До сих пор я многое скрывал от тебя. Вполне сознательно, поскольку это и для тебя лучше, и соответствует правилам национальной безопасности. – Он затянулся и выпустил дым. – Лоуренс Моравиа был шпионом, Стиви, работал на правительство США. Он действовал на основе имеющейся в Вашингтоне информации, что кто-то выдает американские промышленные секреты японцам. И не просто японцам, а очень опасной японской организации, о которой я уже говорил, – "Тошин Куро Косай". – Произнося это название, он неодобрительно хмыкнул: – Ладно. Теперь, вырвав из меня это признание, ты, надеюсь, удовлетворена.

– Конечно, теперь мне легче, – отозвалась Стиви. – Но одно мне все-таки неясно. Если вы настолько цените Вулфа, то почему бы вам не переговорить с ним лично? К чему использовать меня в роли посредника?

– Ответ, дорогуша, прост. На этом основана вся разведка. Мэтисон, что называется, снабжен предохранителем. По соображениям безопасности он преднамеренно не имеет выхода на меня. И наоборот. – Увидев недоуменное выражение ее лица, он пояснил: – Проще говоря, если он попадется, то у него не будет сведений, которые вывели бы общество Черного клинка прямо на меня.

Стиви молчала, переваривая свалившуюся на нее информацию. Торнберг даже забеспокоился, не окажется ли все это для нее слишком неожиданным. На данной стадии ему не хотелось бы спугнуть ее.

– Стиви, – произнес он наконец, – уверяю тебя, что поставленная нами перед Мэтисоном задача – как раз то, что ему позарез нужно.

– Я понимаю, – отозвалась она.

– Ну а тогда я хотел бы услышать то, о чем просил, – сказал он, не выпуская сигару изо рта. – Мэтисон нужен мне для этого расследования, Стиви. Я не могу без него обойтись.

Она расслабилась в кресле, входя в знакомую роль психоаналитика.

– Предупреждаю: то, чем я занимаюсь, нельзя назвать точной наукой.

– Бессмысленное слово, – отозвался он, благосклонно кивая. – Точной науки не бывает. Давай ближе к делу.

– Похоже, что удар при падении не нанес ему никаких душевных травм, – начала Стиви. – Если на то пошло, то, по моим наблюдениям, он даже стал более сильным и решительным, чем прежде.

– А физически как?

– При падении через стеклянную крышу можно переломать все кости. Ему исключительно повезло. Раны весьма глубокие, но с вашей помощью мы удостоверились, что нервы не задеты. Он проявил замечательную способность восстанавливать свои силы: не испытывает почти никаких осложнений после операции, а прошло всего лишь десять дней.

– А можно считать, что под твоим контролем он физически полностью вошел в норму? – спросил Торнберг, разглядывая огонек на конце сигары.