Черный Ключ (СИ)

— Я почувствовал, что пришло время. Аукцион приближается с каждым днем. Никто никогда не видел этого места. К тому же, ты так удачно сейчас свободна. — Люсьен убирает кучу книг с кресла и указывает, что я должна сесть. Он поднимает табуретку перед мольбертом. Я замечаю, что начатый рисунок на нем — грубые очертания лица девушки с длинными волосами. Я готова поспорить, что это Азалия.

— Это место потрясающее, — говорю я.

На щеках Люсьена появляются два розовых пятна. — Спасибо.

— Я сомневаюсь, что когда-нибудь смогу понять, чем ты здесь занимаешься. — Я мельком гляжу на колбу, заполненную яркой изумрудной жидкостью.

— Я уверен, что ты могла бы разобраться в нескольких вещах, — говорит он, сверкая глазами. Он оглядывает комнату. — Это место так долго было дорого мне.

— Курфюрстина не знает об этой комнате?

Он хихикает. — О нет. Об этой комнате не знают ни Курфюрстина, ни Курфюрст. Этот дворец полон секретов, о которых они не знают. Вот что происходит, если ты не смотришь на то, что внутри, а обращаешь внимание только на обертку.

Он поднимает с пола медную пружину и крутит ее в руках.

— Зачем так много часов? — спрашиваю я.

— Я рассказал тебе немного о своем детстве, — говорит он. Я внутренне съеживаюсь, вспоминая ужасающую историю о том, как Люсьен был кастрирован против своей воли собственным отцом, и как смотрели на это его мать и сестра. — Мне нравилось разбирать одни часы в нашем доме и собирать их обратно. Старые привычки, как говорится, отмирают с трудом. — Он смотрит на стену часов позади себя. — Некоторые из них чувствуют себя очень старыми друзьями.

Мне кажется, что я действительно мало что знаю о Люсьене.

— Как долго ты их коллекционировал?

Он медленно начинает разворачивать катушку в руках. — С тех пор, как мне было двенадцать. Это седьмая итерация моей стены часов. Некоторые из них я сохранил. Большинство из них новые. Часовщики в Банке обожают меня. К счастью, ни Курфюрстина, ни Курфюрст, похоже, не замечают и не волнуются о том, чтобы мы каждый год заказываем так много новых часов. — Он вздыхает. — Они не поняли бы, если бы я когда-либо должен был объяснить это им. Эти часы успокаивают меня. Они напоминают мне, кем я был. Для них это было бы глупо.

— Для меня совсем нет, — говорю я.

— Я знаю, милая. — Катушка полностью распустилась в тонкую медную проволоку. Люсьен сгибает её пополам и бросает в сторону на стол. — Я помню, как впервые услышал, как ты играешь на виолончели. На бале Курфюрста. Насыщенность твоей игры, простота музыки, выражение на твоем лице… Я помню, как думал, что узнаю это чувство.

— Казалось, это было так давно, — говорю я.

— Да, я представляю, что для тебя это и вправду так.

— А для тебя нет?

Люсьен пожимает плечами. — Я живу в этом округе очень долгое время. Полагаю, я уже привык к тому, как здесь проходит время. Оно старит тебя. Оно меняет тебя.

Наступает тишина, нарушаемая лишь журчанием колб и тиканьем часов на стене.

— Хэзел сбегала, — говорю я. — Она как-то выбралась из медицинской комнаты и прибежала на кухню. Она сказала… кто-то пытается убить ее. Думаю, она имела в виду Кору. Но это не может быть правдой, да? И Кора отрицала это, сказав, что Хэзел была под препаратами или что-то вроде того.

— Она сбегала из медицинской комнаты? — сказал Люсьен, приподнимая бровь. — Впечатляюще.

— Она сказала, что кто-то пытался убить ее, — говорю я снова. Я не чувствую, что он понимает всю серьезность ситуации.

— Мы знаем, что кто-то пытается убить ее, Вайолет, — терпеливо говорит он. — Вот почему ты вернулась в Жемчужину в первую очередь.

— Итак, что же мне делать? — спрашиваю я, стукая кулаком по подлокотнику кресла. — Она была прямо там, Люсьен, прямо передо мной, умоляя о помощи, и я… я ничего не могла сделать.

Он поджимает губы. — Боюсь, нам ничего не остается, кроме как позволить всему этому закончиться. Полагаю, Герцогиня усилила ее охрану после стрельбы. Это лучшее, на что мы можем надеяться — точнее, все, на что мы можем надеяться. Планы этого общества осуществятся в день Аукциона, или нет. Время покажет.

— Как ты думаешь, за стрельбой стояла Курфюрстина? — спросила я.

— Это, безусловно, самая популярная теория. — Я бросаю на него взгляд. — Да, — признается он. — Я так думаю.

Я содрогаюсь. — Это так странно, — говорю я. — Жизнь во дворце идет как ни в чем не бывало. Как будто герцога никогда не существовало.

— Боюсь, его не особенно любили. — Он прикладывает руку к груди. — Забыл сказать тебе! Эш вошел в контакт со своими бывшими коллегами. Они жаждут присоединиться к нам. Какое счастье! Группа высококвалифицированных и натренированных молодых людей с доступом в Жемчужину и из нее. Я сам не смог бы спланировать это лучше.

— С ним все в порядке? — спрашиваю я, вскакивая на ноги. — Что еще он тебе сказал? Охра в порядке? Когда ты с ним разговаривал?

— Он в порядке, как и твой брат. Я сам не разговаривал ни с одним из них. Они связались с одним из моих источников два дня назад-я полагаю, ты встречалась с ним во время своего пребывания в Банке. Кобблер, как его называют.