Черный Ключ

Я точно знаю, что она наслаждается своей властью.

— Да, мисс, — говорю я, делая натянутый реверанс.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, проходя мимо стола с гербами, а затем мимо семейного портрета Гарнета с отцом и матерью, когда мне в голову приходит идея.

Герцогиня сказала, что идет в свой кабинет. Когда я впервые искала Хэзел, я обнаружила потайную лестницу, которая привела меня в кабинет с фотографией семьи герцогини. Это было место, которое казалось очень личным. Что, если они с Курфюрстом сейчас там?

Притворившись, что выхожу из библиотеки, я резко сворачиваю налево и проскальзываю за полки. Тихая, словно призрак, я добираюсь до «Размышлениях Кадмиума Блейка о перекрестном опылении», и пробираюсь в тоннель. Я нахожу лестницу и быстро по ней взбираюсь. Приглушенные голоса говорят мне, что мои подозрения были верны.

Я добираюсь до двери в кабинет и шокировано застываю от внезапного смеха.

— Ох, Оникс, — говорит герцогиня. Тишина, а затем безошибочные звуки поцелуев.

Герцогиня. Целуется. С Курфюрстом. Я знала, что они были обручены, но…

— Я устала от этого фарса, — говорит она.

— Я знаю, — отвечает Курфюрст. — Как и я.

— Ты принес?

Шуршание, а затем звук чего-то гремящего на столешнице.

— Из личной библиотеки, — говорит он.

— И никто не видел?

— Ни душа. Даже Люсьен. Я думаю, он верит, что она стоит за стрельбой. По крайней мере, он не подозревает ни тебя, ни меня.

— Это отличные новости.

Я пытаюсь понять, о чем она говорит. Герцогиня и Курфюрст были теми, кто спланировал нападение на Хэзел. Но зачем?

— Это действительно прекрасное произведение, — вздыхает герцогиня.

— Я подарил его ей на самую Длинную Ночь два года назад. На публике. — Наступила пауза. — Я не думаю, что она оценила это.

— Она слишком заурядна, чтобы понять это.

Курфюрст смеется.

— У нее нет твоей любви к истории. Или твоей страсти к изящному оружию.

Оружие? Мое сердце опускается вниз. Что здесь происходит?

— Он принадлежал твоему прадеду, да? — спрашивает герцогиня.

— Какая у тебя прекрасная память. — Я словно слышу улыбку в голосе Курфюрста.

— Я помню о нас все, — говорит она. Никогда не слышала, чтобы она казалась такой уязвимой. — Каждую секунду. Я впервые увидела его, когда мне было тринадцать, и мы распотрошили тот старый сундук, который твой отец хранил в одном из своих кабинетов.

— Из-за этого у нас были большие неприятности.

Смех герцогини нежен и полон воспоминаний.

— Правда, помнишь? Отец неделю держал меня взаперти в комнате.

— И я прибыл через два дня на той же неделе и потребовал, чтобы он отпустил тебя.

— Да, я уверена, что ты был очень грозным.

— Я удивлен, что он не надавал мне по ушам.

— Как и я.

Теперь очередь Курфюрста смеяться.

— Уверен, что он хотел. Но не думаю, что мой отец простил бы, если бы кто-либо из его подданных так обращался с его сыном.

— Как вы думаешь, что наши отцы сделали бы с нами сейчас? — спрашивает герцогиня.

Наступила долгая пауза.

— Честно говоря, я не думаю, что меня это волнует. После того, что они сделали… после… это были наши жизни, Перл, наши жизни, и они…

— Я знаю, — тихо говорит она.

Я слышу, как выскакивает пробка и в стаканы наливается жидкость.

— Я беспокоюсь, Оникс. Что, если мы потерпим неудачу? Что, если люди не поверят, что это была она? Нам нужна поддержка королевских особ, чтобы они полюбили эту помолвку. Нам нужно, чтобы они были так привязаны к объединению наших домов, чтобы они возмутились, если суррогат будет убит.

Она пытается меня убить. Слова Хэзел возвращаются ко мне с полной силой. Кто-то во дворце пытается ее убить. Я просто ошиблась.

— Да, я немного думал об этом, — говорит Курфюрст. — Ваш дом в последнее время получил столько сочувствия. Что, если мы воспользуемся всем этим расположением?

— Каким образом?

— Аукцион станет еще и помолвкой для Ларимара. Грандиозное торжество, не то, что было у Гарнета. Мы сделаем его событием века. И пригласим всю королевскую семью.

— Конечно, — говорит герцогиня. — Королевская семья будет в восторге, особенно незамужние, которые не смогли бы прийти иначе. Вечеринка в квадрате.

— Мы выступим единым фронтом. Никто не будет сомневаться в законности этой помолвки. Затем, когда суррогат будет убит кинжалом Курфюрстины, этот круг обернется против нее, как стая диких волков.

— О, мой дорогой, — говорит герцогиня. Она шепчет что-то слишком тихо, чтобы я могла бы услышать.

— Я мог бы быть лучше, — говорит Курфюрст с надрывом в голосе. — Я должен был. И ты была бы рядом.

— Мы не можем изменить прошлое.

— Я никогда не должен был позволить…

— Тссс. — Еще несколько приглушенных движений. — Скоро. После того, как Курфюрстину повесят за измену. Все это утихнет примерно через год.

— Это такой долгий срок.

— Мы ждали двадцать восемь лет, — говорит герцогиня. — Я думаю, мы можем подождать еще пару.

Я не понимаю. Если они так любят друг друга, почему их помолвка была расторгнута?

Наступает тишина, и он шепотом спрашивает у нее что-то слишком тихо, чтобы я могла разобрать.

— Я не знаю, — отвечает она, и похоже, что ей больно. — Я никогда не знала. Было слишком рано говорить.