Черный кот. Три орудия смерти (сборник)

Чтобы вкратце объяснить, почему эта находка показалась мне такой важной, придется познакомить вас с целью тех раскопок. Во-первых, велись они на месте старых раскопок. Мы искали не только древности, но и следы охотников за древностями. У нас были причины думать (по крайней мере по мнению некоторых из нас), что эти подземные ходы (в основном минойского периода, как и тот знаменитый лабиринт, который считается тем самым лабиринтом Минотавра) не были погребены под землей и забыты со времен Минотавра до наших дней. Мы полагали, что в эти подземелья, можно даже сказать в эти подземные города и деревни, когда-то уже проникали какие-то люди с какими-то неизвестными нам целями. Насчет этих целей существуют разные предположения: одни считают, что кто-то из императоров приказал раскопать их из простого научного любопытства, другие – что во времена поздней Римской империи, когда расцвело пышным цветом дикое азиатское идолопоклонничество, какая-то из безымянных манихейских сект или кто-то еще проводил там оргии, которые нужно было скрывать от солнца. Я отношу себя к числу тех, кто верит, что эти подземные ходы в свое время использовались как катакомбы. То есть мы полагаем, что во время религиозных преследований, которые, как огонь, распространились по всей Римской империи, в этих древних каменных языческих лабиринтах скрывались от гонителей первые христиане. Вот почему я так разволновался, когда нашел там древний золотой крест и увидел на нем рисунок. И каково же было мое удивление, даже счастье, когда я, развернувшись и направившись обратно вверх к выходу, посмотрел на голые каменные стены этого бесконечного узкого хода и увидел еще одно изображение рыбы, более грубое, но, если такое возможно, еще более узнаваемое.

Чем-то оно напоминало окаменевшую рыбу или какой-то другой доисторический организм, навеки впечатанный в застывшее море. Я не мог понять, почему у меня возникла эта аналогия, в общем-то, с простым рисунком, нацарапанным на камне, пока вдруг не осознал, что в уме уподобил первых христиан рыбам, немым рыбам, живущим в мире кромешной тьмы и тишины. Они были загнаны глубоко под землю, где царят беззвучие и мрак.

Каждому, кто когда-либо ходил по каменным подземельям, знакомо ощущение, что тебя преследуют чьи-то шаги. Эхо доносится до тебя сзади или спереди такими явственными звуками, что человеку практически невозможно поверить, что он под землей один. Я уже свыкся с этим эффектом и какое-то время почти не обращал на него внимания, пока не заметил символический рисунок на стене. Я остановился, но в тот же самый миг чуть не остановилось мое сердце, потому что хоть ноги мои и прекратили движение, отзвук шагов продолжал доноситься.

Тогда я побежал. Призрачные шаги тоже ускорились, но мне показалось, что они не совпадали с моими, как должно быть, когда звук отражается от стен. Я снова остановился, шаги тоже замерли, но я готов поклясться, что остановились они на какой-то миг позже, чем должны были. Я что-то крикнул, кажется, спросил, кто там, и услышал ответ, но это был не мой голос.

Звук пришел из-за угла камня прямо передо мной, а потом, пока длилась эта странная погоня, я все время замечал, что звуки и голос всегда доносились из-за какого-нибудь поворота впереди меня. То небольшое пространство, которое мог осветить мой маленький электрический фонарь, всегда было пустым, как пустая комната. В таких вот условиях, на ходу, и проходил разговор. Я не знаю, с кем разговаривал, но говорили мы долго, пока не показался первый проблеск дневного света, и даже тогда я его не увидел. Но начало лабиринта было испещрено бесчисленными отверстиями, проломами и расщелинами, так что он легко мог бы незаметно проскользнуть мимо меня и снова скрыться в подземном пещерном мире. Я только знаю, что вышел из лабиринта на совершенно пустые уступы огромной скалы, похожие на гигантскую мраморную лестницу. Они оживлялись лишь зеленью растений, которая казалась еще больше метафорической, чем чистота камня, и чем-то напомнила мне восточное нашествие, распространившееся по угасающей Элладе. Я посмотрел на безупречно синюю морскую гладь, солнце светило ярко и ровно, вокруг не было ни души, стояла совершеннейшая тишина, ни одна травинка не дрожала, потревоженная движением, нигде не мелькнула даже тень чего-либо живого.