Черный котел

Голова Энгильберта отяжелела, от выпитой водки его клонило ко сну и до смерти не хотелось идти в город. Его словно электрической силой влекло обратно, ноги отказывались идти. Не в силах противостоять искушению, он решил поддаться ему и на сегодня плюнуть на работу у Оппермана. Он резко повернулся и зашагал назад через поля. Солнце светило, день выдался на редкость хороший. Сонливость одолевала Энгильберта. Он бросился на вереск и почувствовал, как сон неистово и непреоборимо увлек его в свою глубь.

Томеа вышла навстречу Магдалене.

— Давно надо было приехать, — сказала она.

— Я не хотела быть вам в тягость, — ответила Магдалена. — Но я получила страховку за Улофа… десять тысяч крон! И смогу жить на эти деньги.

Магдалена положила узел с одеждой на пол.

— Да, Томеа, — сказала она, — время такое странное, время смерти и жизни, не знаешь, что и думать… Всюду нужда и горе, опасность и несчастье, но огромные богатства плывут в страну и многие голодные рты насыщаются.

Томеа повернулась к детям.

— Сейчас будете кушать, — сердечно сказала она.

Вскоре Магдалена и дети сидели за кухонным столом. У Магдалены глаза потеплели при виде множества лакомой еды. Она взяла бутылку джина, нежно ее погладила и налила себе рюмку.

— Какая роскошь! — прошептала она.

Дети ели с огромным аппетитом и одновременно с удивлением косились то на Томеа, то на Альфхильд, которая сидела в углу и тренькала на ксилофоне.

Поев, Магдалена закурила и помогла Томеа убрать со стола. Она весело напевала, вытирая тарелки. Но вдруг села на скамью и закрыла лицо мокрыми руками. Всего на одно мгновение. Снова встала, тряхнула головой и сказала:

— Нет, Томеа, не думай, что я пала духом, совсем нет. Но я не могу иногда не думать о том, что это я уговорила Улофа наняться на «Evening Star». Он не хотел. Он ведь был такой боязливый. Ему никогда не хотелось идти в море и уже меньше всего, конечно, теперь. Но что было ему делать дома? Он же болтался без дела, а нам нужно было жить, все так дорого…

Магдалена вздохнула:

— Я часто очень обижалась на Улофа. У меня-то всегда была работа на крестьянских хуторах. Но денег это давало очень мало. А когда я, усталая, приходила домой, он обычно читал газету и вообще целый день ничего не делал и не пытался найти работу. Он мог целыми днями сидеть и мечтать…

Магдалена тряхнула головой:

— Ты понимаешь, это я заставила его наконец взять себя в руки. А он погиб в первом же плавании.

— Да, в первом же плавании, Лена, — грустно и удивленно повторила Томеа.

Магдалена снова принялась за мытье посуды. Но вдруг резко повернулась к сестре и сказала:

— Тебе надо отделаться от усов, Томеа! Серьезно. Ты станешь совсем другим человеком!

Томеа взглянула на нее обиженно и испуганно. Магдалена ласково положила руку на руку сестры. — Я тебе помогу. Здесь прекрасная парикмахерша, она это сделает в два счета. У нас есть на это деньги, сестричка! Мы должны стараться быть как люди, мы должны во всем навести порядок, нам надо жить, Томеа! Брать от жизни все возможное, так ведь?

— Не знаю, — неуверенно сказала Томеа и грустно улыбнулась. Вздохнула и преданным взглядом посмотрела на сестру.

Альфхильд нарвала одуванчиков и сплела из них венок для Ивара. Она подошла к тому месту, где спали брат и Фредерик. Взяла соломинку и пощекотала ухо Ивара, но он не проснулся. Она попыталась открыть ему глаза, но веки снова опускались. Пригладив его густые волосы, она плотно надела венок ему на голову.

В полдень Ивар проснулся от холода. Тень от сарая как раз дошла до того места на траве, где он лежал. Фредерик же лежал еще на солнце и храпел. Обезьянка сидела у его ног.

Ивар прошел за северную сторону дома к ручейку, чтобы напиться. Прозрачная вода, вечная и равнодушная, текла между чисто-начисто вымытыми камнями и маленькими песчаными отмелями и пахла спокойным и уверенным запахом земли.

Внизу у причала стояло много судов, среди них «Мануэла» — его корабль. По другую сторону залива светился на фоне серой горы бледно-красный пакгауз Саломона Ольсена. Здесь постепенно вырос целый городок с причалами и судами, со стапелями и закамуфлированными нефтяными баками. Саломону всегда везло: его суда фрахтовались по самой высокой цене и ни с одним из них еще ничего не случилось. Так же везло и Опперману, и вдове Шиббю, и Тарновиусу, и всем остальным. Все они процветали и наживались на транзитной торговле исландской сельдью. Да, жизнь здесь была поистине прекрасной и обеспеченной.

Фредерик проснулся, встал потягиваясь. Увидев возвращающегося Ивара, разразился хохотом и закричал:

— Какого черта ты себя так разукрасил?

— Я? — удивился Ивар, поднял руку к волосам, снял было венок и, улыбаясь, осторожно снова его надел. — Это, конечно, проделки Альфхильд.

Вдруг Фредерик зашикал:

— Самолет!

Оба прислушались. Теперь отчетливо был слышен далекий гул самолета, сирены на мысу завыли, предвещая недоброе.

— Вон там! — указал Фредерик. — Над горой Урефьелд!